Быть может, прежде губ уже родился шёпот...
О.Мандельштам
***
Из ритма пустоты, кузнечиковой скрипки,
Из вороха сиреневых кистей,
Из тёмной тайны снов и таинства улыбки
Ушедших в мир иной, из гибельных вестей
И страсти тремоло в трахее певчей птицы —
На радость? На забвенье? На века?
Легчайший слова плод созреет, загустится
В тяжёлом корневище языка.
Световые струны
Ветер на рассвете в голубой пастели
Сдвинул гору тучи, чтобы полетели
И легли, упали на моря и дюны,
На леса и скалы световые струны.
Вытяну тончайшую пёрышком старинным,
По ночам звучащую песней лебединой,
Уведу в подстрочник диких трав, пророчеств,
Тайны многоточий, бездны одиночеств...
А к утру в катрене нерва трепетанье:
Тремоло и трели, хрустали в гортани —
Юной Филомелой* рвётся вон из плена,
Как душа из тела, песня из катрена —
Отдалённым эхом света-паутинки,
Тем, что опадает из небесной синьки,
Тем, что замерцает в темноте кромешной,
Как пойду дождями по дорогам здешним.
*Соловей (древнегреческий миф о Филомеле и Прокне).
***
Осеннего сонного солнца слюда.
Следами разгульных налётов Борея —
Рябиновый град, георгинов беда,
Кленовая алая кровь на аллеях.
На мельницу слова мой Сказочник льёт
Дары откровений, видения сада
И птиц для меня поднимает в полёт,
И волны возводит в крещендо, глиссандо...
В подробностях требует срез тишины
Представить под утро без лишних вопросов
И сотню оттенков ущербной луны
На грани рассвета у плёсов белёсых.
Мой Сказочник добр, и его веселит,
Как я постигаю небес псевдонимы —
И в прописях жизни: «Не хлебом единым, —
Пишу под диктовку,— жив, дышит пиит».
И думаю: «Верно, не хлебом единым,
Пока синим пламенем время горит:
Нелепой любовью и синим массивом
Ледовых морей, и осенней осины
Серебряным эхом, и эхом Марины —
Салютом рябиновым, неугасимым...
Земным одиночеством, нерасторжимым…»
И росчерком мимо косых — некрасиво
И дальше, и больше, с нажимом, курсивом…
***
На качелях луны в облака из волны
Током, бликом глубин зазеркалья
Мне лететь в ваши сны на границах весны,
Вы — витальны, а значит, летальны
И печальны: плечу утомителен плен
Предначертанной скорой развязки,
Оттого с детских лет из безмолвья в катрен
Переводите дивные сказки
Простодушных ручьёв, беспокойных морей
И лесов кружевные сюжеты.
Вам строку из тоски продиктует Борей,
Фантазёры, актёры, поэты.
Одноглазая ночь, накренив небосвод,
От щедрот вам отсыпет брильянты
И русалок, и нимф колдовской хоровод —
Менестрелям, пиитам, вагантам.
Эти краски и сказки, и сны — всё для вас:
Меж мирами завеса в прорехах…
Ах, не вечна над словом беспечная власть...
Только б му̜́ка безмолвия отозвалась
Восхитительным длительным эхом!
***
Окликай меня, парк, окликай
Бликом, облаком, клонами клёнов,
Их всклокоченной гривой зелёной!
Мимолётный апрель, пьяный май —
Мой дворцов-миражей мажордом,
Поводырь по владеньям Химеры,
Вечно юный любимец Венеры,
Лень и праздность сдающий внаём.
Я — твой отпрыск, попавший впросак —
В сети просек земных сновидений,
Над которыми плавают тени
Менестрелей, вагантов, бродяг...
Майский парк — эпилогом... Причал.
Пристань — простынь зелёной поляны.
Привкус песни, неспетой, желанной —
О любви, о начале начал.
Окликай меня, друг, окликай!
Я дождусь, когда выкипит просинь,
Вспыхнут звёзды в подсвечниках сосен,
Опадёт в омут будущих вёсен
Морок, призрак, мираж — этот май.
Эта снежная метель-карусель
Шутил: «Канатная плясунья!
Как ты до мая доживёшь?»
Анна Ахматова
Эта снежная метель-карусель —
Вкруг фонарного столба вензеля,
Заметь, заверть — сам Февраль-волостель…
Под санями скрип да хруст хрусталя.
То-то радость изумруды толочь,
Гнать в метели вороного коня!
В эту стужею звенящую ночь
Мне пора, но ты забудь про меня:
Променяй да потеряй, оброни
По дороге в облака ли, снега…
В эти стужею звенящие дни
Мне б сидеть, перебирать жемчуга:
Белый, розовый да свет-голубой…
Чёрный, аспидный — забыть-позабыть
Геликоны, тубы, горький гобой...
Мне бы скрипочку — до мая дожить:
До жонкилевых бутонов и роз,
До початков гиацинтовых… Ах,
Аметист сирени в россыпи рос,
Облака — в полнеба крылья вразмах...
Я ещё не дописала сюжет —
Двадцать две страницы, может быть три.
Знак сомнения для каждого «нет!»
Я придумала бы... Ах, мне бы скри…
***
Франт февраль в белом фраке — фантомы фонтанов,
Филигранная роспись на окнах ослепших…
До костей пробирает и трезвых, и пьяных,
И сбивает с дороги и конных, и пеших,
Да февральской фривольности флёром — за ворот
Снежной горстью — ожогом гортани картавой…
Звёздный купол рассветною бритвой распорот,
И метель по углам заметает кварталы.
Перламутровый дым над искрой аметиста
По сапфировой россыпи снежной пороши.
Темой стужи — крещендо, небесным альтистом
Заворожен, встревожен до дрожи прохожий.
На губах только — Боже!
О, Боже Всесильный!
Как прожить эту зиму земной круговерти? —
Прикипеть сердцем к сердцy? Оставить светильник?
Ненадолго — до утра… До марта… До смерти…
Зелёный залп весны
***
С весной тебя, мой друг, с весной!
Ещё с одной, ещё с одной!
Ах, не печалься, ангел мой,
Что спит река и сад заснежен!
Да будем мы как тот росток,
Что мрак могильный превозмог
И синь, и дерзновен, и нежен...
***
Снова май — сиреневый и пьяный,
Яблочных метелей акварель.
Тонкий, исчезающий, но явный
Звук-пустяк скрипичный, багатель…
Кто там за завесою сирени
Окликает среди бела дня
Отзвуком забытых сновидений,
Отсветом давнишнего огня?
Будто из небесного Парижа
Танец духов исполняет мим —
Тему тени ярче, dolce, тише
Он вверяет струнам световым.
Майский выкормыш, туман дурмана,
Дух сирени — звук-мираж, манок…
Расплескалась майская нирвана,
Размывая смыслы чётких строк.
Ветер притушил дневные свечи,
Потрепал черёмуху, миндаль
И набросил сумеркам на плечи
Нежную черешневую шаль.
***
Чернильная львиная грива сирени —
Органа глубокий аккорд...
Мой май мимолётный — реестр мгновений,
Мой фокусник, маг, мастер исчезновений
Покинул невидимый порт.
Покинул и канул, отчалил к причалам
Портала несбывшихся снов.
Ночами безумная птица кричала:
— Вернись, не бросай меня в самом начале, —
И что-то ещё про любовь.
А он, быстротечный, бродяга беспечный,
Желанья усильем одним
На ветер пустил этот шлейф бесконечный —
Черешневый, вишенный, яблочно-млечный —
Летит, исчезает за ним...
***
Черёмух чарами морочишь,
Швыряешь горсти рос в сирень —
Король безумств и одиночеств,
И больше века длится день
Твоих мгновений, май мой, маг мой,
Когда тишайшая жена
Твоею магией и магмой
Разбужена, обожжена.
Ревнивцу — маета и мука,
Остывшему — забытый хмель.
Счастливому стрелку из лука
И метиться не надо в цель.
Вино отравлено любовью.
Истомой сумерки полны.
Луны лампада в изголовье.
Туманы, дымы, тени, сны...
И ты всё тоньше, паутинней—
Вот-вот развеешься, как дым,
В слезах внезапных, беспричинных,
В сирени, хлынувшей лавиной,
Стоишь безумием моим...
Фолиант лета
Шиповника коралл, карминовые розы
И мелкий бисер алой бузины—
Горящею строкой по тому летней прозы,
По вердигри́* поблёкшей целины.
Бикфордовым шнуром ещё по малахиту
Державных крон тревожный вермильон**…
Ещё гонец в пути и лето не избыто,
Но одуванчики, впадая в сон,
Уже летят, летят… Блаженная дурнушка —
Иной росток, в земной попавший сад,
Внимает голосам (нашёптывают в ушко),
И в небесах полощет нежный взгляд.
Пылает фолиант безоблачного лета…
Пожара шар (где оборвалась нить?!)…
О чём сюжет? Зачем? За что? — Но нет ответа…
И некого спросить... И не с кого спросить...
* Серовато-зелёный цвет (арх.).
** Оттенок киновари.
Подборка стихов из последнего сборника «Из ритма пустоты». Я из Москвы. Врач, к.м.н. В течение многих лет изучала проблемы здоровья моряков в арктических навигациях. Издала четыре сборника стихов и книгу повестей. Печаталась в российских и зарубежных изданиях. Автор антологий «Земляки» и «Из не забывших меня» Иосифу Бродскому. In memoriam. Много лет назад моя повесть «Северное сияние» была опубликована в вашем журнале. Живу в Нью-Йорке.
