* * *
Дальняя галактика
ест парсеки поедом.
Ближний космос щурится
в сторону Земли.
Пассажиры катятся
на такси и поездом,
выбирают улицы
в городской пыли.
Кто-то глобус выкинул
яблоком надкушенным.
Так бы и поймали его,
если бы смогли —
Западное Выхино,
Северное Тушино,
Восточное Измайлово,
Южные Фили.
* * *
Она издавала панический крик,
который был слышен издалека.
Она издала несколько книг
общим тиражом, неизвестным пока.
Она веселила скоромных мужчин,
я даже сказал бы — трефных хрякóв,
и дюжину кофеев «каппучин»
без закуси на-спор смела с лотков.
Когда же поплыли наперекосяк
любимые — город — газон — кровать,
она говорила одно: пустяк
и продолжала пиры пировать.
Но вот, как в частности, так и вообще,
затмила светило чужая тень.
В дверях засветилась заглавная «Ч».
Плеер облезлый обрезал трель.
Летучие крылья сложил вампир,
и бухнул колокол — ни о ком...
Пойми теперь, кто — бормотал, вопил,
и кто — выпрыгивал из окон!
А там, где вибрировал хронотрон,
перелопачивая быльё —
свалка разобранных хромосом
для вос-произ-веденья её.
СОН ПОЖАРНОГО
Пожарный-надомник, слезливое чудище,
Слезь с углей уго́льных, чадящих и чу́дящихся.
Стропила не пыльны: сухие и светятся.
Задымлены пол и созвездия месяцев.
Несносны до воя все сонники, вспомни-ка.
Спит бранд-рядовой на бухом подоконнике.
И сны ни о ком, воспалённые пламенем,
как каменный комик, гогочут, но плавают.
Привет, вурдалаки! Бонжур, привидения!
Как зверь, многолап абажур, но надень его
на каску с околышем, в лоск померанцевым.
Ах, кореш, расколешь ли лестницу нацело,
дотла запылавшую чёрными маршами,
брандспойтом из спящего ранца бранд-маршала?!
ФУТБОЛ
«Кубань» забила «Локомотиву».
Из новостей.
кубань забила локомотиву
команда выла лакая пиво
а музыканты в сырых потёмках
в пивные банки лабали громко
громила в кепи но с виду добрый
бил по доске перебитой воблой
арбитр рухнул в глубокий аут
как будто вдруг получил нокаут
а там интимно одна фанатка
под бубен гимна зевала сладко
и из кулисы учуяв бабу
походкой лисьей прокрались к бару
хавбек и форвард потом голкипер
но тренер бодро вперёд полки пёр
и понеслось ну а что там было
сказать нет слов а луна светила
пока вся сила локомотива
кубань месила и молотила
всё после сдунула ночь глухая
спорт это думаю чепуха я
СОНИНА ПЕЧАЛЬ
Раз Соня Мармеладова
решила поблудить:
и мальчиков порадовать,
и денежку добыть.
Подолом аккуратненько
поребрики мела,
но что-то ни развратника,
а ночь белым-бела...
Она туда, она сюда —
приличные одни!
У ней уж нервы никуда
от этакой фигни!
То не желают в грех впадать,
то баб им неохота!..
Придётся Соне голодать.
Или искать работу!
В ЭТОЙ СТРАНЕ
В этой стране фигуративных стихов
в омутах смысла утоплены возгласы слов.
Но я осене́й осеняю пламенный кров,
силлабической ахинеей и — не таков.
Где фигуры, теряют смысл, обретая звук
и то ли фигурно рыдают, то ли кого зовут,
в этой стране, в этой строгой порядком бед
(которого — нет),
рваная ритмика жизни гудит заводским гудком,
навевая партком, завком,
ржавея замком
навесным —
нам ведь с ним
ещё долго вить
нить
дорогого сюжета
в этой,
подбитой ватой
веков,
отдельно взятой,
стране фигуративных стихов.
ГДЕ БЫ НИ БЫЛ Я
Свет ли вылупится из рыка,
или, молниями влеком,
гомерический горемыка,
перочинным сверкав клинком,
гром, взыскующий и искомый,
разверзая, как бездну, миг.
завершит, но не кодой: комой
звукописную силу книг.
Резкий звук на цепи столетий.
Песни-пляски, но распалясь,
сунет пальчики лишний третий
в панталон пистолетный паз.
Тихо кликнет, как без подвоху,
заурядней, чем турникет,
краткий миг претворив в эпоху
от Гомера до наших лет.
Да какие там наши годы!
Миг — полвека. Два мига — век...
Ну, старлей, нацепляй погоны,
кого надо, свистай наверх.
Да взыграй — стопроцентным, клёвым,
неуёмным врагом былья
и железом пожги калёным
все края, где бы ни был я.
ЗАКЛИНАНИЕ
Ты ль моя тыльная, что ль, сторона?
Быль моя, пыль моя, боль-белена!
Вечер ли ветрен и гривой игрив —
плёво ли, клёво ли, влево ли, вкривь...
Чинные числа сочтут ли, когда
свистом умчится беда-лабуда,
или навеки завертит пурга,
или до смерти, как до четверга —
всё неизвестно. Но как зазвенит —
взвейся и бейся о звонкий зенит!
Вот и твой выход. Выгод не жди.
Громче травы будь. Выше воды.
ТРЁХСТОПНЫЙ АМФИБРАХИЙ
Горит марсианское солнце.
в высокой дали голубой.
Как будто невидимый спонсор
на кассу кладёт золотой.
Глобальная, как потепленье,
наскрозь прозирая нутро,
во всех сорока направленьях
ползёт паучиха метро.
Топорщится времени карма
поверх континентов и стран.
Футурум нагрянул ударно,
решительный, как д'Артаньян.
Мохнатятся почки на вербе,
как пух у юнца на губе.
Обдумать, какое ихь штербе
сказать напоследок себе.
* * *
Он шёл напролом, как идут пароходы
по просветлённой луной воде.
Не подавал ананасную воду
девушкам лёгкого поведе...
Шёл неуклонно, вне направлений,
изнемогая от глупых дум.
Тропку выискивал понетленней,
слушая птиц и времени шум.
Ноги и крылья сводили годы
в полуподвалы небытия.
Он забывал пароли и коды,
буквы царапать и вкус питья.
Нёс непонятное, был очкарик.
Мудрости выше ценил оргазм.
Слышал всё хуже, но слог чеканил
и под конец полувпал в маразм.
Всё же он двигался, лысый, вящий,
жар душевный в груди затая,
пока игровой не освоил ящик,
где оказалось, что он это я.
Александр Иосифович Воловик родился в 1942 г. Живёт в Москве. Окончил МГУ, по специальности математика. Работал в Институте теоретической и экспериментальной физики, в «Системе "Гарант"» В настоящее время пенсионер. Стихи пишет с детства. В 1966-67 гг. был членом «Литературной школы-студии» в Центральном Доме литераторов. В 1984-90 гг. участвовал в работе «Лаборатории первой книги» там же. Член Союза литераторов РФ и Союза писателей Москвы. 12 книг стихов. Публикации в антологиях, сборниках, альманахах, журналах и газетах также имеются. Принимает участие в работе московских литературных клубов «Образ и мысль», «Подвал №1» и др.
