ЭПОХА ПОХОДЯ ЧУДИЛА — ИСПОЛАТЬ!
Эпоха походя чудила — исполать!
Творили гнусности гнусавые людишки,
Ей наш виват, ни дна им, ни покрышки,
Как на подбор: плешивы, замухрышки,
Сыра земля не принимает мать.
Вот и живут, эпоху бороздя
Из края в край, изображая службу
Добру, улыбкою воображая дружбу
Всего со всем, навязывая нужность
Свою эпохе: мол, живём не зря.
Без нас она и дня не проживёт,
Без нас чудесное зачахнет процветанье,
Наступит век ужасный прозябанья,
Век болестей и горестей познанья,
Отсюда следует признанье и почёт,
Нам воздаваемый, не постоим, в ответ —
Алаверды на ваше: аллилуйя!
Вы продолжайте, лишь слезу смахну я,
К славе святителей великих не ревнуя,
Кто наследил, а я оставил след!
Отныне отроки творить будут с меня
Жизни свои, отважно подражая
Моей судьбе, всё то изображая —
Выше смотри — судьбу не искушая,
Сыщут служивых, чтобы из огня
Таскать каштаны, аль продукт иной
Полезный юным душам и для тела,
Таскать усердно, стрёмно, очумело,
Вверх поднимая очи онемело
На мой портрет с слезой в глазу нагой.
Сыра земля не принимает мать,
Как на подбор: плешивы, замухрышки,
Ей наш виват, ни дна им, ни покрышки,
Творили гнусности гнусавые людишки,
Эпоха походя чудила — исполать!
ОБЕЗЬЯНУ МИНУЯ, ИЗ ТВАРИ ДРОЖАЩЕЙ
Обезьяну минуя, из твари дрожащей —
Прям на вершину, во власть предержащих
Круг ли, квадрат или нечто иное,
Вертящее миром со времени Ноя,
А то и пораньше, а то и настырней,
Прячась в тени длани надмирной,
Очень земное, страшно понятное,
Власть — это сласть, да будет неладна,
А потому ниже забрала,
Чтобы из жизни нас не изъяла.
С открытым лицом вольготней, конечно,
Но мы ведь не боги, беспечно не вечны.
Старуху дразнить, жутко опасно,
Та за людишками бдит ежечасно.
То ли квадрат, то ли круг, то ли нечто —
Людишки, не будьте глупо беспечны,
Пусть в геометрии ваши познанья
Ужасно значительны, бойтесь дознанья,
В застенках ведь холодно, грустно и сыро,
В мир не вернуться из них живым с миром.
Вычеркнут мир, а за тварью дрожащей
Круг засылает своих — предержащих.
ЖИВУ НА ОТШИБЕ, ЗЕМЛИ НА КРАЮ
Живу на отшибе, земли на краю,
Живу ремеслом: шью и крою,
Людей сочиняю, цветы и зверьё,
Милостив Бог: минует ворьё,
Им небогаты края и отшиб,
Так землю скроил и так её сшил
Творец изначально вдоль и поперёк,
И человека: порок есмь пророк,
Коль пожелаешь иную судьбу,
Ко мне обращайся: скрою и сошью.
БОЛТЛИВЫЕ БОДЛИВЫЕ СТИХИ
Болтливые бодливые стихи
Не говорят, но ботают по фене,
Украинские ночи не тихи
И не глухи, скорей, они лихи,
Как ляхов встарь, своей боятся тени,
И в рейтинге приятных предпочтений
Их выбор: сад вишнёвый у реки.
Вы поняли, что это перевод,
С какого на какой — ужасно ясно,
Но колобродит дерзостный народ,
Словно опять свалился бутерброд —
Штык в землю! — и в неё, конечно, маслом,
А вы мечтали, чтобы безопасно
Прошёл и кончился этот несносный год.
За ним второй топорщится пучком,
Его бы тоже проводить с расчётом,
Что всё, конец, и захрустеть лучком
Глоток-другой, всё, баста, нипочём,
Мол, nevermore, и, проводив, с почётом
В новый войти, и с нечетом, и с чётом
В надежде совладать, словив сачком
Удачу, словно бабочкину тень,
По-над безумием летящую тревожно,
За нею вьётся-трётся дребедень
И голоса: пятнает, мол, плетень,
А потому колеблется треножник
Заветных смыслов, восходя творожно
Туда, где иссякают ночь и день.
Там остров, буря, грохот, Иоанн,
Подержанный пергамент соскоблённый,
Всё без движения, и даже ураган,
И тот завис, в любой из ближних стран
И даже дальних, инок оскорблённый,
Вниманьем чахлым неба оскоплённый,
Перо заносит. Горечи стакан
Он поднимает, в тишь и благодать
Вливает, словно в ухо, горечь слова,
Нет, чтобы Богу Божие воздать,
Он кесарю донос строчит, как тать,
Руша любви недвижные основы,
Неколебимые никем ничем остовы,
Ни взять с урода нечего, ни дать.
Их выбор: сад вишнёвый у реки.
И в рейтинге приятных предпочтений,
Как ляхов встарь, своей боятся тени,
И не глухи, скорей, они лихи,
Украинские ночи не тихи,
Не говорят, но ботают по фене
Болтливые бодливые стихи.
ПРОДАМ — В ЦЕНЕ СОЙДЁМСЯ — НАРРАТИВ
Продам — в цене сойдёмся — нарратив,
Ненормативной лексики не будет,
Все смыслы здравы, люди все как люди,
И никаких голов на гнусном блюде,
Цельность истории блюдёт императив:
Прав, кто силён, а чтобы сильным быть,
На мелочи беспечно распыляться
Не следует, конечно, разливаться
Нельзя по сторонам, ручьям вливаться
В поток единый, и рекою плыть
От моря к морю, ширясь, не страшась
Угроз пустых соседей бестолковых,
Предупреждений лиц яйцеголовых,
Насмешек клоунов, жонглирующих словом,
А кто не с нами, тех по морде — хрясь!
И пусть хрипят, что нарратив не гож,
Что скроен скверно и прописан худо,
Того нет и сего, что-то про блюдо,
Из грязного окошка халабуды
Десяток высунется, ну, не больше рож.
Мы их начистим. Или промолчать?
Мы — караван, пусть лают, как собаки,
Нам некогда, да и какие драки
С такими, скипидаром смажем сраки,
Пусть продолжают гавкать и дичать.
Что? Срака? Без сомненья норматив,
При вас такого не было? Так будет!
А если что, то не от нас убудет,
От вас, нам всё убывшее прибудет!
Не ясно? Будет вам императив!
В глаза! Смотреть в глаза! Осознавать:
Какие времена — такие нравы,
Люди здоровы — значит, смыслы здравы,
А на больных всегда найдём управу.
В одну шеренгу! Смирно! Вашу мать!
Эпоха обожала сокращать
Слова и мысли, долгий путь познанья
Предпочитала в краткий курс дознанья
Без долгого раздумья обращать,
Утратив слово мелкое: прощать.
Родился и вырос в Киеве. Автор комментированного перевода ТАНАХа на русский язык, ряда книг по иудаизму и литературоведческих статей (русская литература, теория литературы). Прозаик, поэт. Автор многочисленных публикаций в бумажных и электронных журналах, трех книг прозы и трех поэтических сборников. Подробней — википедия. Живу в Иерусалиме.
