/ненаписанный рассказ/.
«Доктор Блох» - так солидно, по-пастернаковски, должен был называться рассказ, который я задумал написать.
Собственно, рассказ, как говорил Мопассан, уже был готов, нужно было просто сесть и записать его на бумаге. Я всегда сначала пишу на бумаге, а уже только потом в ноутбуке. Так советовал делать Бунин. Он советовал это юному Катаеву. В смысле, Бунин имел в виду не ноутбук, а пишущую машинку. Сперва, говорит, Валя, пишите на бумаге, а уже потом отстучите одним пальцем на «Ундервуде». Или на «Ремингтоне» - на чём будет. Так говорил Бунин.
Я долго печатал на пишущей машинке, испытывая инстинктивное отвращение к компьютерам, пусть даже компактным и интернету. Потом, конечно, жизнь заставила перейти на ноутбук, но такого удовольствия как раньше, когда я выстукивал свои рассказы на старой, не вполне исправной, машинке, теперь уже нет. Хотя, ноутбук, конечно, удобная вещь. Не нужно ежеминутно подчищать текст (отвратительное слово) безопасным лезвием и впечатывать новую фразу или букву. Опять же ленты для пишущих машинок теперь не выпускают, потому что не выпускаются пишущие машинки. Их приходится заменять лентами для кассовых аппаратов, которые ещё надо где-то найти, а затем купить. Так что, ноутбук изобретение полезное. Но ещё лучшей штукой оказался интернет. Я и не знал, что он такой хороший.
Чёрт его знает, как писатели прошлого обходились без Google. Наверное, ихние кабинеты были заставлены шкафами с книгами, а сами книги испещрены пометками и переложены закладками. А бедные писатели, вроде Гоголя или Достоевского, с утра до ночи пропадали в библиотеках, отыскивая нужные материалы и с трудом выкраивая время на собственно писание.
Помню, читал у Чудаковой, как Булгаков злился на Алексея Толстого за его «Петра Первого»: «Это, - говорил он жене, только не помню какой, второй, третьей, или ещё первой, - можно было написать, не выходя из комнаты и не открыв ни одной книги!»
А как по мне, именно это и говорит о том, каким замечательным писателем был «красный граф». Как сказал ещё один классик, кажется, Сомерсет Моэм: «Да что может писатель найти в мире такого, что уже не жило бы в нём самом?» А Монтень в «Опытах» говорил: «Писать нужно не о том, что было, а о том, что могло быть».
Это хорошо. Потому что я всегда пишу, имея обо всём довольно слабое представление. В-общем, если по-честному, как у Жан-Жака в «Исповеди», то мои писания это писания невежды для невежд. Но почему бы не быть и им? Как славно бы было, если бы у дворников, проституток, маньяков или даже депутатов были свои писатели, которые поведали бы миру об ихних думах и метаниях. Ненавижу, когда в художественную литературу лезет какой-нибудь специалист, профессиональный историк, философ, литературовед, сочиняющий о б…х или гробокопателях. Кажется, Пушкин сказал: «Поэт должен быть немного дурачком». Как это точно, как верно! Разумеется, прозаиков это касается в меньшей степени, но быть титаном разума им точно противопоказано. Хотя, какой же титан разума будет заниматься литературой? Титан лучше пойдёт в политики. Или в прокуроры. В крайнем случае, в блогеры.
Да. И вот, интернет в моём случае, именно как для человека ни хрена толком не знающего, но любящего поговорить на разные темы - просто незаменим. Он, можно сказать, распахнул передо мною дали и раздвинул горизонты.
Лёгким движением пальца руки набираешь: «Кто из братьев и сестёр Гитлера умерли ещё до его рождения?» - и пожалуйста, сразу готов ответ: «Густав и Ида». «А от чего они померли?» - интересуется писатель. - «От дифтерии», - отвечает Google, даже не задумываясь. «Какие цветы и деревья растут в октябре на родине Гитлера?» - продолжаете задавать вы вопросы, которые показались бы странными любому нормальному человеку, но только не компьютеру. - «Хризантемы, георгины, розы, гортензии и так далее. Бук европейский, клён белый, плющ, граб и так далее», - ничему не удивляясь, говорит машина.
Красота! А так, конечно, писалось бы гораздо тяжелее. Так и кропал бы до смерти драмы из жизни сторожей на пишмашинке «Лыбедь». С другой стороны, этот интернет часто ограничивает фантазию писателя и, можно сказать, подрезает крылья вашему Пегасу. Так, задуманный мною прошлой ночью рассказ «Доктор Блох», даже по названию которого видно, какой бы он был хороший, так и остался ненаписанным из-за этого проклятого Знайки, Гугла.
Вот как это произошло. Лёжа на стульях во мраке кухни, такая у меня привычка перед сном, я задумался, чего бы такого написать. Не успел я так подумать, как услужливая память (хорошее выражение) тут же предложила мне тему: «Что имел в виду Ветхий Завет, когда сказал: «Самый же счастливый тот, кто вовсе не рождался»?»
Я задумался, относится ли к этому случаю искусственное прерывание беременности, и вдруг вспомнил, что на днях мне попадалась заметочка в ютубе о том, как мать Гитлера, будучи беременной Адольфом, пошла делать аборт, но её отговорил от этого доктор, в результате чего на свет появился крошка Адди. Я кинулся в Google за недостающим звеном - и нашёл его! Врач, отговоривший фрау Гитлер от аборта, был евреем! Звали же его Эдуард Блох!
Ах, какая чудная тема, какой поворот сюжета, как сказал бы Авессалом Изнурёнков из «Золотого телёнка»! И ведь всё по правде, ничего же не выдумано! Нет, сама жизнь создала этот сюжет, достойный Виктора Гюго, у которого Эсмеральду вешают на Гревской площади из-за идиота Квазимодо, отбившего любимую у её спасителей!
Целый день потом я пролежал на диване с таким довольным лицом, что жена стала закипать. Мне казалось, что я способный. Может быть, даже талантливый. Или что я ребёнок и перекатываю во рту большую гладкую конфету. Я не мог дождаться ночи, чтобы на кухне, - а кухня меня всегда притягивала, как булгаковского Шарика, - поскорее перенести рассказ на бумагу и посмотреть, что вышло.
Я лежал, перекатывал во рту конфетку, смутно улыбался и заранее представлял, как добрый доктор Блох стоит у окна своего кабинета в городе Линце, заложа руки с цепкими пальцами хирурга под фалды сюртука, качается с пятки на носок, смотрит на осеннюю природу Верхней Австрии (георгины, хризантемы, тополь белый, бук, граб и так далее) и говорит нечто мягкое и увещевательное о Божьем промысле, о счастье материнства, о ввержении в смертный грех, а за его спиной сидит и плачет на стуле посетительница, маленькая женщина с по-детски простодушным лицом. Она плачет, сморкается и всё не может решиться, потому что двое деток, Густав и Ида, уже померли маленькими, а она слаба здоровьем и опасается маточных кровотечений, да и муж, Алоис, не в восторге от лишнего рта. А доктор Блох говорит, что это ничего, это сущая ерунда и что он уверен, ребёнок родится настоящим богатырём, прелестным бутузом и будет утешением на старости лет для своих муттера и фатера! А может быть, он ещё принесёт счастье всем людям на земле, как знать, ведь всё в руках Провидения! Говорил, говорил и - уговорил: будем рожать! Доктор Блох провожает дорогую фрау до дверей, возвращается и говорит медсестре Эльзе, нет, Фриде: «Пишите, фройляйн Фрида: "Фрау Гитлер, двенадцатая неделя беременности, роды в апреле, требует особого врачебного присмотра…"»
Ну, в общем, по такой канве. А там всё подгонится, доточится и будет чики-пики. Хе-хе! Нет, но темка-то, темка! Это захочешь, не выдумаешь - врач-еврей отговорил мамашу Гитлера от аборта и она выродила это чудище на свет! Жесть! А ведь могла и не родить! Да, понятно, был бы другой фюрер, какой-нибудь Вагнер или Крюгер, но, может, хоть не такой бесноватый? Вон, Муссолини, тоже фашист, но до Холокоста не додумался же? А этот Эдик взял, уговорил, она и родила, фрау Клара эта, не то племянница, не то кузина родного мужа! Там у них все дети перемёрли из-за этого инцеста, остались только душевнобольная Паула и наш фюрер. Куда всё же смотрел Бог? И аборт его не взял, и от генетических отклонений не крякнул. Да, Господь… Оно конечно… Неисповедимые пути, то, сё… А шестьдесят миллионов во Вторую Мировую из-за этого чёрта - это куда? Может, при том, другом, Фредди Крюгере, в сто раз меньше погибло бы! «Ай, да что теперь говорить! Пойду-ка лучше рассказ напишу!» - и я в нетерпении стал нашаривать тапки.
«Об одном прошу, - говорил я сам себе, пробуя на газете, как пишет ручка, - не напартачь как обычно, будь человеком». Я написал вверху девственно белой страницы (очень хорошее выражение): «Доктор Блох» и… и… И ничего.
Не написал я об этом докторе Блохе. Зла не хватает. А всё оттого, что интернет - это палка о двух концах - может дать, а может и забрать, совсем как Ангел-хранитель.
В недобрый час решил я проверить, а не ходил ли доктор Блох ещё и в синагогу города Линца, чтобы положить последний, самый чёрный мазок на эту и без того мрачную картину. И вдруг случайно заметил, что этот проклятый докторишка никак не мог делать аборты в 1888 году, так как сам 1872 года рождения и, если бы и вправду отговаривал Клару Гитлер, ему было бы на тот момент шестнадцать лет. «Твою ж мать!» - только и мог воскликнуть я. Почитал дальше - да, точно, доктор приехал в Линц только в 1899-м, когда будущему фюреру исполнилось уже десять и делать аборт было поздно. А лечил он его и, кстати, познакомился с остальной семейкой Гитлеров, только в 1904-м, когда юнцу Адольфу было уже пятнадцать. Потом, правда, добрый еврей стал чуть ли не другом семьи для Адика и его больной мамы. Но это уже совсем другая история, как говорил майор Томин, - и как Гитлер в 1938-м выдал Блоху аусвайс в том, что он хороший жид («Edeljude») и его не надо убивать и грабить. И как его выпустили с семьёй в Америку. И как… Да человечеству-то с этого что? Жертвам Холокоста? Чёрт с моим рассказом, но ты не мог, собака, родиться на пару лет раньше и сделать всего один аборт? Аборт всей своей жизни? Аборт века? Зла не хватает!
Зельдин Сергей, родился в 1962 г. в станице Ярославская Краснодарского края, Россия. С 1972 проживаю в городе Житомир, Украина. Закончил школу, служил в армии, работал стеклодувом, инкассатором, был бизнесменом, сторожем и даже политиком. Публиковался в журналах «Радуга» (Украина), «Крещатик» (Германия), «Волга» (Россия), «Слово\Word» (США), «Новый берег» (Дания).
