В Вычислительном центре его начальник был “очень не рад” моему появлению там. Он попытался от меня избавиться, организовав решение профсоюзного комитета о моём оттуда увольнении. Но меня не уволили. И через полгода Афанасьев предложил мне преподавать на каких-то курсах для инженеров. Много лет спустя, я узнал, что и партком МАДИ настаивал на моём увольнении, но Афанасьев отказался это сделать. Не многие в то время решались на такое…

В отличие от Ландау Сергею Ивановичу Вавилову повезло оказаться в нужное время в нужном месте — в эпицентре разворачивающейся на его глазах революции в физике. Но «хорошие задачи», по выражению Льва Давидовича, оказались для Вавилова слишком «мудреными». От физика-экспериментатора Вавилова трудно было бы ожидать, что он сходу примет участие в «революции вундеркиндов». Куда больше шансов было у теоретиков Круткова и Френкеля.

Книга представляет собой сборник эссе, в которых польский художник и писатель размышляет о прошлом и настоящем дизайна. Сквозь призму самых разных вещей — от киноафиш до конструктора «Лего», от бланков для голосования до бутылок и фотоаппаратов — автор исследует, как менялась эстетика дизайна на фоне исторических сдвигов 1980–1990-х годов. Сохраняя искусный баланс между ностальгией и иронией, он описывает реалии коммунистической Польши, обнаруживающие много общего с советской действительностью. Остроумная и увлекательная книга предназначена для широкого круга читателей — для всех, кто задумывался о том, почему окружающие нас предметы выглядят именно так, а не иначе.

Давид давно хотел отдать барину все недостающие деньги. Хотя без крещения все же отдавать не решался. Крещение для барина важнее денег, — по душевной простоте думал Давид. Но ждать уже было нельзя. Он был согласен совсем остаться без денег. На тот полтинник в день, который платил ему Марцинкевич, тоже можно было жить. С родителями Давид давно не разговаривал и жил на чердаке.

В многодетной семье Пазовских Арчик был младшим ребенком. Когда Арчику исполнилось четыре года, ему на день рождения подарили игрушечную гармошку. Как впоследствии Пазовский написал в своих мемуарах: «Это была бедная звуками маленькая гармоника». И произошло нечто необыкновенное! Четырехлетний ребенок на этом примитивном музыкальном инструменте смог воспроизводить любую услышанную им мелодию.

Среди женских надгробий привлекает к себе внимание скульптура необычной формы с надписями на иврите: «Женщина видная Батшева Кац, дочь р. Цви. Убита бандитами в с. Киянке 5 Элула 5679 г.» и на русском: «Милейшая и незабвенная мать и бабушка, убита 31 августа 1919 г. в д. Киянке. Мир праху твоему». Сын погибшей Ихил Кац, которому чудом удалось избежать горькой участи матери и бежать в Польшу, раскрыл через два года представителю «Джойнта» в Варшаве обстоятельства погрома.

Слово «интеллигенция» — русский латинизм, а само явление обладает ярко выраженной российской спецификой. Интеллигенцию в России традиционно оценивали по гамбургскому счету. Ее обожали, перед ней преклонялись, ее критиковали, унижали и уничтожали всеми возможными способами. Безусловно одно: интеллигенция стала основанием русской культуры Нового времени и мощным международным брендом. Но кто он — русский интеллигент: властитель дум или высокомерный и оторванный от жизни «знайка»? Была ли интеллигенция уникальным российским явлением? Как она соотносилась и взаимодействовала с образованным классом других европейских стран? Сопоставляя ключевые понятия и идеи этой влиятельной социальной среды, автор книги создает ее словесный портрет в европейском интерьере. Денис Сдвижков — кандидат исторических наук, научный сотрудник Германского исторического института в Москве, автор работ по истории России и Европы XVIII — начала XX веков.

Он не был диссидентом, он никогда не занимался политикой, он всего лишь (еще со студенческих лет) хотел раздвинуть границы музыкального пространства страны, бдительно охраняемые идеологическими службами, восстановить ее нормальное музыкальное кровообращение, исполняя своих сверстников — тогда еще не классиков, а гонимых.

В августе 2015 года вместе с украинскими коллегами я снимал в Харькове фильм о военных психологах и их работе. Психологов мы нашли, их подопечные — трижды раненный разведчик, бывший военнопленный и донбасская переселенка — согласились говорить на камеру о своих проблемах. Оставалось лишь снять хотя бы две-три минуты атмосферы прифронтового города.

В этом и заключалась гениальность Эйнштейна, он стремился понять любое явление природы, найти фундаментальные законы, определяющие картину мира. И не успокаивался, пока не доходил до логического конца, когда становились понятными все стороны проблемы. Но у каждой медали — две стороны. Именно такой стиль работы не позволил Эйнштейну оставить попытки построить единую теорию поля, продолжая, словно Сизиф, внешне бесплодные усилия до последнего дня жизни.

В Тибете существуют предания о Стране Бессмертия — потаенной долине, скрытой на склонах горы Канченджанга. Эта долина существует в иной реальности, где нет смерти, болезней и страданий, — но при этом она расположена в нашем мире и не нужно умирать, чтобы попасть туда. В начале 1960-х годов харизматичный лама Тулшук Лингпа вместе с тремя сотнями последователей отправился на поиски потаенной долины. Эта книга — увлекательный рассказ о его экспедиции. Томас К. Шор потратил годы на тщательные исследования, чтобы рассказать невероятную и захватывающую историю жизни Тулшука Лингпы. Автор беседовал с участниками той экспедиции, странствовал по Гималаям, изучил культуру и быт живущих там народов, погрузился в их мифологию и попытался разобраться в хитросплетениях представлений коренных обитателей Тибета.

Огромные города человека и человечество явно не спасут: они становятся всё более безумны. И давно уже названы «гнойными». И у цифровой паутины, через которую пытаются всех в этих городах опутать, конечно же, есть — Паук…Не безобидный комнатный паучок, за которым интересно наблюдать, а Паук, который видит всю свою паутину и тебя в ней…

...чрезмерная опека и контроль, на мой взгляд, могут порождать и сопротивление, неприятие.

В молодости я был горазд спать по многу часов подряд — я и заснул под мерное покачивание вагона и стук колес. Мне снились кондукторши трамвая — сперва та, что постарше, а потом та, что помоложе, снились голые ветки деревьев в скверике, в которых я так ничего и не нашел, снилась старушка на площади у Вознесенского собора Войска Донского… Чистенькая, худенькая старушка в белом платочке.

На книжной полке предпринимателя или управленца должно найтись место для художественной литературы, а классический кинематограф может оказаться полезнее лекций Илона Маска и Стива Джобса — в этом уверен Леонид Клейн. На ярких примерах и цитатах Клейн доказывает, что культура — инструмент универсальный, а литература, кино, театр способны стать ресурсом профессионального развития. И вот уже «бесполезная» классика рассказывает о стратегии и тактике, учит управлять командой, разговаривать и убеждать.

В оценках русской допетровской культуры преобладают, к сожалению, две одиозные крайности. Одна — псевдопатриотическая. Утверждается, что культура Киевской Руси не уступала западной, а то и превосходила её, и если бы не монголы… Но, увы, это никчёмный миф… С другой стороны, едва ли не ещё более порочна противоположная крайность.

Народа в этот день в их относительно скромную квартиру пришло намного больше, чем в любой день в течение страшного месяца. Дан отличный дантист, популярный не только в Бруклине. Пациенты не просили, а требовали его возвращения на работу. Но он безапелляционно заявлял: хватит, мне минуло шестьдесят пять лет. Я уже не имею права прикасаться к живому организму. Не имею права.

Вот так через цепочку совпадений я поступил на физфак. Если бы я получил пятерку по письменной математике, на устном экзамене меня бы дожали и пятерку бы мне не поставили. А так экзаменаторы решили, что уже поздно, пора домой, парень все равно попадет на физике в еврейскую группу и его завалят там, это их работа. И завалили бы меня в еврейской группе, как миленького, и не таких заваливали.

Что чувствуют бёрдвотчеры, впервые замечая птицу, которая им раньше не встречалась? Будто в первый раз увидеть, прочувствовать яркие воспоминания как никто другой умеет Александр Стесин, уже известный российскому читателю поэт, прозаик и врач, живущий в США, лауреат премии «НОС» за книгу «Нью-йоркский обход», путешественник, в своих травелогах заново открывший Африку для русской культуры. В повести «Птицы жизни» Стесин в свойственной ему уникальной манере пишет о том, что оставалось за кадром в других его книгах. Университетская учеба у классиков американской поэзии Роберта Крили и Чарльза Бернстина, детство в московском дворе, неосторожная прогулка в центральноамериканские джунгли… Его новая книга — это и рассказ о путешествии, и воспоминания о студенчестве, и собрание стихотворений. Главной идеей этой конструкции становится собирание цельного жизнеописания из отдельных фрагментов, возвращение к забытым местам и старым дружбам — и сделано это в прозе и стихах.

К 110-летию сборника «Одесские рассказы»

Лучше вглядись в суть легендарных мыслителей прошлого. Вот Владимир Ильич Ленин. Его атеизм – вздорный вымысел. Истинный ход мысли вождя столь возвысился до глубин сатанинских, что мещане, псевдо-верующие не сумели постигнуть само существования религиозной вести в его явлении и учении. Рассуди сам, мог ли какой-то юрист, родившийся в глуши Симбирска, без мощной работы на душевном и духовном планах или, грубо говоря, без помощи Сатаны, взять власть в огромной стране, перевернуть весь наш мир вверх тормашками.

Что касается звёздного неба над нами – так ему фиолетовы наши законы на отшибе галактики. Тьма ледяная ржавой медью бликует сквозь летние кроны, растекается время, и слово не значит ничего, кроме графики вольно-волнистой, и придётся учиться тебе, не иначе, если уж не смирению – то компромиссу.

И ночь стояла ангелом в плаще, И фонари гуляли по бульвару, И уплывали по ночной реке, Как те любовники – рука в руке – Плывут, навеки связаны попарно, И обнажённо светятся в дожде.

мой город, который я вижу во сне, всё чаще горчит вавилоном. и площадь, как море, как сердце в огне, венчает игру миллиона. он полисом был, он встречал корабли в своём златотканом убранстве. и шли от пределов известной земли матросы в браваде и пьянстве.

Веселая и честная, сострадательная и остроумная история длиной в одну невозможную неделю, случившуюся в жизни Хэнка Деверо. С неохотой и против собственной природы Уильям Генри Деверо-младший, которого все зовут запросто Хэнк, руководит английским отделением в нищем колледже где-то в ржавом поясе Пенсильвании. Сам Хэнк по натуре анархист, да и его отделение разваливается на части быстрее, чем в свое время Югославия. В течение недели Хэнку предстоит пройти через массу испытаний и даже катастроф. Рассвирепевший коллега разобьет ему нос, аспирантка попытается его соблазнить, по местному ТВ его обвинят в казне гуся, родной отец прибудет с желанием примириться навсегда, а некоторые функции организма вдруг объявят забастовку.

Всё крадётся и накапливается, потому что именно так существует писатель. Он рассматривает мир в деталях вокруг себя и всё это поглощает, или ворует, а уж что из того пригодится — время покажет. Приносит домой полные корзины, тюки краденого, но из всего барахла остаётся лишь маленький лоскуток, пятнышко, крошечка, в которой есть хоть какой-то смысл или вес.

Я раскрыл первый том и перевернул титульный лист. На обороте титульного листа обычно помещается список членов редколлегии. Не было на этот раз списка членов редколлегии. И не было никакого упоминания о том, что вообще была редколлегия.

Встретить такого человека, как Юлий Брук, — большая жизненная удача. С ним было легко общаться, он мог говорить часами, его интересовало множество различных тем. Часто его поддержка была незаметна, он никогда не подчеркивал своё участие, но только с его уходом начинаешь осознавать, какая это большая и невосполнимая потеря.

«Эпилог» — четвертая книга, завершающая публикацию великого экспериментального романа «Река без берегов». Этот роман — революция в чувственном восприятии, неповторимое явление мировой литературы ХХ века. «Эпилог» (опубликован посмертно в 1961-м) — фрагмент незаконченной третьей части «Реки без берегов», главного произведения немецкого писателя, создававшегося в 1935–1947 гг. на датском острове Борнхольм. Роман является отражением той фрагментарности, которую Янн под конец жизни воспринимал как характерную особенность всей своей деятельности: «Моя собственная жизнь представляет собой череду незавершенных или не поддающихся завершению процессов», — писал он издателю Петеру Зуркампу в мае 1958 г. В центре повествования о взрослении — встреча Николая, внебрачного сына композитора Густава Аниаса Хорна и Геммы, и Аякса, убийцы его отца, выдающего себя за друга Хорна, Альфреда Тутайна. В этой части события, прежде многообразно разветвлявшиеся во времени и пространстве, рассмотрены под новым углом зрения. Книга содержит комментарии переводчика и филолога Татьяны Баскаковой, а также подробную статью о сквозных образах романа, дополненную цветной вкладкой с десятками художественных произведений, помогающих понять творчество Янна.