Non-fiction

Карл Маркс обозначает веху потому, что в его лице сочетание некомпетентности и идеологической заданности было (может, впервые в истории) допущено в большую науку. В большую науку, Карл! Марксизм явился следствием повреждения экономической мысли и, со своей стороны, мощным ускорителем названного процесса. Слишком много экономистов некритично приняло эту позицию.

Математика избавляется от слов с их расплывчатостью и неоднозначностью. В математических статьях символы перемигиваются с символами. Но пока слова еще у математиков встречаются, связывая математику с миром и сознанием математика. Заметим, что символы меняются медленнее слов и вещей, поэтому математика бессмертнее других наук.

"Проза Евтушенко: "Не умирай раньше смерти", "Ягодные места" и др. - также вряд ли выигрывает в сравнении с лучшими примерами его поэзии, равно как проза Андрея Вознесенского из книг, которые я читал, - "О" и "Ров". За исключением яркого рассказа о рыжеволосой возлюбленной поэта, весьма своеобразно встреченной им в нью-йоркском отеле "Челси" (где я по сей день бываю, неизменно вспоминая Андрея Андреича), это скорее обыкновенные журналистские зарисовки."

"«Охота» в местах, где зверей много, напоминает сбор ягод в малиннике. Очень скоро их некуда класть, кончается тара: пластиковые мешки или пробирки рассованы по всем карманам и сумкам, вместе помещать нельзя (скушают друг друга), в темноте жонглируешь ультрафиолетовым фонарем и другим, обычным; по ошибке открываешь уже занятую пробирку – сердитое животное бежит по рукаву и шустро с него стряхивается."

Конкурс авторов будет проводиться по таким категориям: Художественная проза (сокращенно «Проза»); Поэзия; Документальная проза (сокращенно «Нон-фикшн»). В каждой номинации независимо от числа выдвинутых кандидатов жюри определит одного победителя и двух лауреатов. Если выдвинуто менее трех претендентов, то голосование по этой номинации не проводится.

Счастье — это возможность сказать: я жил в свете определенных ценностей и действовал согласно им. Я был частью семьи, заботился о ней и чувствовал, что обо мне тоже заботятся. Я был частью общины, уважал ее традиции, разделял ее горе и радость. Я был готов помочь другим, зная, что они были готовы помочь мне.

И все же, несмотря на все недоговоренности, несуразности, непозволительные искажения спросим себя: а было ли чудо? И признаем: несомненно было! Иначе, не победи Маккавеи Селевкидов, все поклонялись (и боялись) бы скорого на расправу Зевса со товарищи; не было бы, возможно, ни иудеев, ни христиан, ни мусульман..

Речь пойдет о том, как персидский и карфагенский сигль превратился в еврейский шекель. О том, почему в Иерусалимском Храме в качестве шекелей принимали только отчеканенные в Тире тетрадрахны с изображением языческого бога Мелькарта, и как шекель стал масонским символом.

Конечно, окажись на месте Эйхмана офицер с обычным, банальным характером, не стремящийся стать сильной фигурой в борьбе рас и наций, подотдел и тогда работал бы, проводя депортации и исправно отправляя эшелоны в Освенцим. И все же, как мне кажется, некоторому числу преследуемых удалось бы спастись. Это, конечно, не были бы миллионы, но тысячи и, возможно, десятки тысяч.

Главной неудачей операции стал провал разведки. В Самуа не только постоянно располагалось отделение иорданских солдат и у многих жителей было оружие (о чем АМАН обязан был знать), но серьезные иорданские подкрепления достигли деревни до того, как в нее вошел ЦАХАЛ и планировавшиеся нами “заслоны” так и не сумели достичь пунктов назначения.

Аарон Мунблит

Понимали ли тогда эти «борцы за народное дело», что своими руками помогли завести человеческую мясорубку, в которую завтра будут затянуты сами? От Сурена мы уже ничего не узнаем, он был схвачен и расстрелян. А Ольге предстоял долгий мучительный путь, в конце которого пришла полная ясность.

Именно во дворе я узнал, что я не «аид», как говорили дома, а «еврей». Это было обидно. Все-таки «аид» уводил к моим любимым легендам и мифам древней Греции, а от слова «еврей» на километр несло оскорблением. Двор научил меня курить, сначала не взатяжку, а потом — как положено.

Самое страшное, что случилась во время нашего путешествия, был момент, когда я отстала от поезда. На каком-то полустанке я побежала на станцию за кипятком, а когда вернулась, поезд уже ушёл. Сейчас я не могу себе представить, как не лишилась рассудка. А тогда всё кругом рушилось, что и мобилизовало к выживанию.

Я не получал никаких сведений о моей семье с июня 1942 г., но в ноябре-декабре 1943 поползли первые слухи о судьбе польских евреев. Источником этих слухов были рассказы тех, кто ухитрился спастись из лагерей смерти. Люди рассказывали о страшных условиях транспортировки евреев в лагеря, о сортировке прибывших в лагерь, о «душевых» и о крематориях. В это же время появились первые слухи о восстании в варшавском гетто.