Проза

Дамы и господа! Сегодня на арене произошло печальное событие. Наш любимец Орландо, играя любимую роль первого человека арены, скончался от инфаркта. Его блистательных коллег так огорчила эта нелепая смерть, что… сердца их не выдержали… и они тоже скончались от инфаркта… один за другим… Просто беда!

Раввин с подозрением повертел в руках «Свидетельство» давно умершей бабушки, но придраться было не к чему. Бланк был подлинный (из архива ЗАГСа). А уж умение старого гравёра Ицика, сидящего в маленьком закутке в «Доме быта», что на улице Хмельницкого, высоко ценили ещё в послевоенной Одессе, где сделанные им документы стоили дороже настоящих.

Для кого эти рассказы? Мне хочется думать, для всех: для детей, родителей, бабушек-дедушек, для семейного круга. Пусть каждый найдет тут что-то интересное. Или узнает в героях себя или своих знакомых. Или захочет расспросить родных о том, о чем еще не спрашивал. Или открыть книги, о которых говорят герои.

За то, что не расстраивал мать ни тогда, когда та была рядом, ни тогда, когда она уходила, удостоился он стать 'скрытым праведником', ибо только Всевышний, знающий тайны каждого сердца, знает о праведности того праведника. А тот, кто расстраивал мать, когда ее не было рядом, приговорен к известности в мире.

Виноградарская колония Зихрон Яков была любимым детищем барона Ротшильда. Он и «вражеской Хадере» отстегивал, правда гомеопатическими порциями. Яков (не отец барона, памяти которого была посвящена эта латифундия) — праотец наш Иаков тоже ведь старался быть справедливым ко всем своим сыновьям.

Гифт – моя самая близкая подруга, и нам немало пришлось пережить в жизни вместе. Мы знакомы очень давно, всегда замечательно проводили время, пили и беседовали обо всём на свете. Одиннадцать лет назад (спокойствие, только спокойствие, ангелы миллиард лет танцуют на острие иглы, но сегодня подустали немного и один за другим получают уколы) нас увлёк быт, и интенсивность общения несколько снизилась...

Основные фигуры «Венского текста» русской литературы

С предисловием Ст. Айдиняна

Записки из реанимации

На юг – это не только в Персию. На юг – это и Баку, где он работал поэтом и художником в бакинском отделении РосТА, это и Железноводск, где он заканчивал свои знаменитые «Доски судьбы», трактат о «законах времени». Это и Судак, где семья Хлебниковых неоднократно отдыхала, а Велимир переплыл однажды залив; это и Чернянка Херсонской губернии, имение графа Мордвинова, управляющим которого более семи лет был Давид Фёдорович Бурлюк, отец Давида Давидовича Бурлюка. Юг – это и Одесса, в которой Хлебников побывал дважды.

Он был такой один, подобных ему не было. Нигде в мире не было поэта, который писал бы стихи, подобные стихам Хлебникова. Не было никого, кто хотя бы отдалённо напоминал Виктора Владимировича складом ума, формами мышления, образностью речи, конструкцией языка и практически инстинктивным отвращением к проживанию на одном месте. Это был гость из далёкого будущего, с трудом находивший общий язык с окружавшими его людьми; казалось, что он подвержен антропофобии, так часто он покидал людей, начинавших принимать участие в его неустроенной жизни. Но он, словно, действительно, происходил из будущего – порою делал такие предсказания, от которых у окружающих волосы шевелились на голове.

О палиндромической поэме «Разин»