Проза

Дождь задался с самого утра. Софа сидела возле искупанного, сияющего Фимы и смотрела на него. Его глаза были прикрыты, на лице не было новых морщин, но выражение лица, кажется, изменилось. Этого Софа боялась. Она знала, что человек, который начинает дорогу в другой мир, сначала меняется в лице, в буквальном смысле слова.

Конечно, он знал, что такое бывает, он слышал об этом, читал, видел на экране. Но это всё было, считал он, скорей всего, художественное преувеличение. Иногда друзья-знакомые за стаканом виски рассказывали что-то подобное, но опять-таки – разве можно принимать всерьез эти полупьяные «мужские разговоры?» А тут оказалось, что всё это на самом деле, а не только в эротических снах...

Концерт для скрипки с оркестром пролетает одним дублем, без остановок, уточнений, повторений и исправлений. Это похоже на слаженную машину, все части которой по отдельности работают безукоризненно, а все вместе составляют гармоничное целое. Такое впечатление, что солистка работает с этим оркестром много и постоянно.

Вскоре в город стала проникать Европа. Яшка Кац получил элегантный бельгийский велосипед "Brenabor". Нюмка – итальянскую малокалиберку. Когда Еврейский театр вернулся после львовских гастролей, Мишке тоже кое-что досталось: тетя Двора привезла невиданные вещи: элегантный фонарик "Daimon", авторучку "Parker" с золотым пером и расшитую цветным узором гуцульскую дубленку из Закопане.

Домохозяйка чувствует себя преданной. То, что красота любви не облагается пошлиной деторождения, ставит ее в тупик. Это – прекрасная пошлина, все с нею сопряженное было смыслом ее жизни. Счастлив, у кого в жизни есть смысл, теперь искать его придется в другом. Стоя перед доской объявлений, она читает по складам: "Куда пойти учиться?" и все еще привычно славит своим дыханьем красоту любви.

Всё выглядело странно до абсурдности. Кадры были смонтированы так, что все акценты сместились. Сначала обозначилась красивая фигура Смита в этих его «львиных» сединах, читавшего доклад по школьной тетрадке. Статуя Свободы на экране делала из него настоящего революционера от науки. Потом показали, как он покидает трибуну, почему-то безумно разгневанный, с лицом яростного Саваофа. И вдруг на весь экран продемонстрировали ее, Агату Рапопорт, окруженную не известными ей физиками. Она и не знала, что выглядит так нелепо – с какой-то безуминкой во взгляде, взлохмаченная, со съехавшей на сторону ниткой жемчуга. Комментарий звучал так: «Физик Агата Рапопорт обсуждает с коллегами доклад Нобелевского лауреата». Но злобная физиономия председательствующего, тоже попавшая в кадр, противоречила благостности комментария...

Властям буканиры заявили, что они негоцианты и собираются идти в Гондурасский залив за кампешевым деревом. На самом же деле – планировали взять приступом и ограбить Портобело, а здесь занимались вербовкой людей. На купцов эти пиратские физиономии походили мало, к тому же город наполнился слухами о предстоящем походе, да только городские власти, напуганные количеством полупьяных бандитов, не собирались вести расследование...

«Сколько себя помнил, Василий Соколов никогда не отдыхал, а только работал и работал. Еще пятилетним отец посадил его на Зорьку и заставил боронить. Весенним утром боронить зябко, но зато сон быстро выветривался — да и когда тут спать? В оба глаза надо глядеть, на концах загонов кобылу поворачивать, не успеешь — на лужок сойдет, а за такое тятька так всыплет…»

«Удивительные возможности дал нам Господь, наделив воображением. Вот стою я сейчас в Сицилии у городского сиракузского кладбища, а мысленно вижу перед собой высокий обрыв и открытую моему взору на многие километры зеленую пойму Оки, что петляет среди необозримых заливных лугов то голубою, то синею лентою. Голубою в тех местах, где река освещена солнцем, а синею там, где отбрасывают тень белые стога кучевых облаков в высоком нежно-голубом небе...»

«На облака посмотрели. Красивые они, облака эти!.. А там, ниже, беззащитный детский рисунок. Жизнь, одним словом... И чего только не намешано в этой жизни: и плохого, и хорошего...»

Годы прошли (годов он не считал), и теперь ему суждено быть погребенным на этой дороге, если, конечно, среди прохожих и проезжих найдется добрый самаритянин, который не поленится вырыть яму и закопать его. Говорят, в древности мудрецы завещали хоронить их на большой дороге, чтобы ноги живых, идущих дальше, топтали и разносили по миру их прах.

Свадьбу сыграли по всем правилам. Стасов папа-генерал прикатил в заслуженный отпуск из-за границы (естественно, с мамой); сами же торжества были организованы под руководством Лидиной мамочки – а не следует забывать, что была она главном бухгалтером в том управлении, которое руководило всеми ресторанами города – в своем роде тоже если не генерал, то никак не ниже полковника.

Учились в Мишкиной школе дети и других важных деятелей. Учились, как все, привыкали к своему классу, класс привыкал к ним. Но однажды вслед за своими высокопоставленными отцами исчезали, а вместо них появлялись новые. Случалось это так часто, что на второй-третий день об исчезнувших никто уже не вспоминал, а если и помнил, то предпочитал помалкивать.

Что такое умный человек, проще всего, конечно, определить от противного: имеет суждения отличные от суждений других людей. Они, как белые вороны, по-настоящему умные, среди неглупых. Их видно. Очень редко говорят банальности, почти не замечены в штампах – они бы и хотели, так ведь удобнее, но ум препятствует, сопротивляется.

Меланхолия плавно перетекает в мизантропию, а мизантропия в чертовщинку. После этого чувствуешь огромную радость, глядя в лицо обыкновенного человека, задумавшегося о том, как пожарить картошку. Я хотел, чтобы этим человеком была девушка, читавшая сегодня в метро дамский роман и наступившая мне на ногу от полноты отождествления себя с героиней, отдавшейся графу на третьей странице.