Проза

А в Израиле пишущий по-русски и пытающийся, вроде меня, этим прокормиться – естественно, влачит нищенствование. Правда, Мандельштам учил, что дырка важней бублика: что ж, вздохнем и оближемся. Перелет, ёлы-палы, с елки на пальму, вживание в эмиграционное убожество – это, в принципе, обыкновенная скучная история и тут негоже горевать, я к передрягам был готов. Такой уж сыр выпал!

И не только я: об одной из птюшек, ютившихся в гнезде пропагандного кондора, передавалась шепотком незаурядная история. Валерия, или, как с подмигом называл её наш главный режиссёр „Кавалерия”, была синеглазой и, следовательно, натуральной блондинкой, то суетливой, то впадавшей в задумчивость. Она служила у нас помрежем, то есть ставила на пюпитр заставки (и всегда не вовремя), выполняла другие побегушки, а ниже этой должности считались только кабельмейстеры. В остальное, кроме эфира, время она густо сандалила ресницы, восстанавливая следы былой красоты, и любила шокировать учёных дам, которых я иногда приглашал на свои передачи, тем, что поверх своих, предположительно говоря, естественных блонд она надевала ещё и черноволосый паричок, заламывая его лихо, как матрос бескозырку, набекрень. Вид получался, действительно, сногсшибательный, как и её былая краса, приведшая когда-то 17-летнюю старлетку без экзаменов в Щукинское училище, а оттуда, с середины первого курса, на кремлёвскую ёлку в роли Снегурочки, где Лаврентий Палыч и положил на неё глаз.

Потом пришел бандит всех народов Сталин и сказал, что мы отравили всех вождей. Что еврейские врачи отравили всех самых больших партийцев. Какая-то курва Тимашук, или Тимошенко, или дер рих вейст* кто, якобы заметила у доктора Вовси яд, который они разделили между собой, чтобы отравить всех больших балабосым*. Это было дело врачей. Так когда я открыла газету, мне стало темно в глазах: я читаю Вовси, Коган, Фельдман, я знаю, кто еще, может быть, Кацман – все наши евреи там, как же смотреть теперь людям в глаза, я вас спрашиваю? Если мы можем сделать такое, так мало нас били, мало нам кричали "жид", так мы-таки это заслужили, чтобы нас земля не носила на себе! Ой, готыню, говорю я себе, за что же ты нам послал всё это, чем же мы у тебя провинились, что ты нам это посылаешь, кто это сделал против тебя? или мой отец, или мой дедушка, или кто? Нет, они этого не сделали. А кто же? Ни мой отец, ни мой дедушка, ни моя мамочка. Что мы знали? Что они знали?

И мало кто знает, не считая местных жителей, конечно, что в заурядном Кругловске есть нечто, ставящее его на один уровень с такими городами, как голландский Хорн, город сыроваров, или швейцарский Ла-Шо-де-Фон, город часовщиков, или немецкий Бамберг, город пивоваров, или даже Санкт-Петербург, город президентов. Да, Кругловск, как это ни удивительно, стоит в одном ряду с этими знаменитыми городами, потому что Кругловск… … потому что Кругловск, и это повод для гордости всех кругловцев, - город мерчендайзеров! Дело в том, что уже несколько веков в Кругловске рождаются, живут и умирают только мерчендайзеры и никто больше. Самый первый мерчендайзер, как утверждают исследователи кругловского мерчендайзинга, появился в городе ещё во времена царствования Павла I, в сентябре или октябре 1798 года. Звали мерчендайзера Сергей и именно его портрет кисти Иоганна Баптиста Лампи-младшего висит на почётном месте в Кругловской художественной галерее. Главный мерчендайзер галереи,

Рассказ о служебных делах дочери продолжался минут десять, потом плавно перешёл на её детей, что сопровождалось показом фотографий, потом на мужа дочери, потом на его детей от первого брака, потом на остальных родственников. Семья у моего знакомого оказалась обширной и разветвлённой. Но я никуда не спешил. Я слушал, не перебивая, в надежде, что в какой-то момент смогу понять, каким образом мы с ним знакомы. То, что мы знакомы, не вызывало сомнения, потому что он в ходе своего монолога несколько раз назвал меня по имени. Я старался придумать какой-нибудь безобидный вопрос, который натолкнул бы меня на след. Наконец, меня озарило.

Это ее «кое-что» напоминание о моей бурной молодости и не менее бурной любви к Светке с очень редкой фамилией Иванова. Волна негодования, охватившая моих родственничков, когда я объявил, что женюсь на Светке, была настолько ужасной, что вызвала к жизни три проклятия, один микроинсульт, тридцать четыре обморока и двадцать семь вызовов скорой помощи.

– Да, стена... – пробормотал эскулап мечтательно. – По-моему, этот сюжет – и с готовым заглавием! – представляет интерес для вашего рождественского рассказа. Ведь подчас и вот так входит она в судьбу людей – эта пора, окутанная тайной.

Охота за ведьмами и карательная психиатрия наших дней имеют один и тот же исток: страсть рационального ума подчинить своему контролю непредсказуемость свободной воли человека. В каждую эпоху эта страсть будет использовать в качестве оправдания религиозные догматы и теологическую терминологию своего времени. В протестантской Америке конца 17-го века Салемских колдуний судили со ссылками на Библию. Но сто лет спустя рациональный и образованный доктор Бенджамин Раш, друг Джефферсона и Адамса, мог объявить сумасшедшим собственного сына, поведение которого его не устраивало, и запереть его в психбольнице до конца дней.5 А ещё 130 лет спустя прагматичный и верящий только в доллар Джозеф Кеннеди (бывший посол в Англии и поклонник Гитлера), когда его взрослеющая дочь Розмари (сестра будущего президента) стала убегать по ночам из монастырской школы и смущать семью другими эскападами, подверг её лоботомии, даже не спросив согласия матери. Операция превратила девушку в беспомощного ребёнка, едва владеющего речью. На медицинскую сестру, участвовавшую в процедуре, увиденное произвело такое тяжёлое впечатление, что она навсегда оставила свою профессию.6

Читая эти воспоминания, не перестаешь удивляться, как же, все-таки, эта немолодая уже женщина, еврейка, военнопленная, раненная, вдова, смогла пройти через 3 года сплошного ада, буквально на волоске от смерти, и, вопреки всему, выжила, не сошла с ума, и, в конце, смогла вернуться в действующую армию еще на полтора года. Какой запас физических и душевных сил! Какие здоровые и безошибочные инстинкты! Просто mission impossible.

В наше время, когда были рассекречены и стали доступными многие архивы, когда появись широчайшие возможности поисков в интернете, я решил исследовать все достоверно известные точки военной биографии Юзика и попытаться установить его судьбу. Очень помогли 62 письма Юзика, которые он писал домой, начиная с июля 1941 г., и которые заботливо хранятся в нашей семье уже более 70 лет.

Меня, конечно, интересуют монеты, так или иначе перекликающиеся с еврейской историей. Мои путешествия охватывают Израиль, еврейские места Восточной Европы, Средней Азии, Крыма, Карибского моря, Америки и России. Оттуда и мои монеты. Коллекция моя совсем невелика, в ней нет редких или дорогих монет, но с большинством из них связана та или иная история. В этой статье я расскажу о некоторых экземплярах из моей коллекции.

Книга повествует о происхождений фамилий, местах проживания, переселениях, генеалогии моих предков, а также о других еврейских семьях, как родственников, так и однофамильцев на фоне истории евреев Российской империи на протяжении 200 лет.

И сейчас ещё в Мире есть страны, где случается голод. И сейчас ещё немало мест на Земле, где в войнах становятся сиротами и гибнут дети. Пусть наши благополучные и сытые дети знают, как это бывает. Пусть их сердца будут всегда открыты для сострадания, а души побуждают их помогать тем, кто в этом нуждается.

Ниже приводятся несколько отрывков из английской версии воспоминанй А.Кагана[6]. Они дают представление об идеализме и бескорыстии иммигрантов из Восточной Европы, привезших на свою новую родину идеи социальной справедливости и искренне веривших в возможности их реализации. Мемуары описывают напряженную политическую борьбу среди иммигрантов и те организационные формы, которые она принимала. Наряду с этим, в воспоминаниях содержатся интересные зарисовки культурной жизни в Нью-Йорке в конце XIX века.