Проза

- Шопен. Ноктюрн, - объявил конферансье. - Исполняет Эстер, - он на мгновение запнулся, - Шма, - конферансье заглянул в листок, - Мац… Шмуц... Шмуцхер… В общем, Шопен, - и, обреченно махнув рукой, ведущий стремительно скрылся за кулисами.

— Кого только я не перевидал, – щедро делился В.П. – Там ить миллионов пять советских было, в сорок пятом-то. Не меньше. Там и с плена немецкого освобождённые, и с Германии, кого немцы угоняли на работу, были. У меня-то поначалу сто пятьдесят тыщ душ было, а соседний лагерёк, он поменее моего был, тыщ на двадцать — чисто еврейский...

А потом он разочаровался во всем, ходил босиком и в яркой цветастой рубашке, играл с детьми в прятки и отзывался только на прозвище Шпулька. Так что жизнь нельзя объяснить. Ее можно только прожить.

Чрезвычайные обстоятельства – неочевидно – наступили. Оказалось, что стабильность социальной системы годится для состояния гомеостаза с окружающей средой либо для равномерно ускоряющейся экспансии. Любой перелом кривой функции приводит к кризису.

...Я всегда знал, что в душах кладбищенских сторожей таятся неизведанные глубины. Прошу вас, Константин Петрович, не тяните, рассказывайте, – заявил историк, поудобнее усаживаясь на скамье и в то же время наполняя быстро пустеющий стакан собеседника.

– Ох, не переоценивай успехи цивилизации! Мы и теперь при закладке нового дома кладём пятаки под четыре угла. Какой в этом смысл? Опять же – атавизмы строительной жертвы. Про наши заводы и подавно молва ходит, что они на костях строены. ..

...Тут Лернер и повторил своё четверостишие, сделав разъяснительную паузу перед рифмой на слово «звезда», и мерзкая суть подтекста стала всем ясна. Галаад вскочил и закатил мерзавцу крепкую оплеуху. Тот было занёс табуретку над головой, но драчунов растащили, а словарь литературных терминов пополнился новым понятием «пощёчина за паузу».

Somewhere there at the end of an empty avenue – the way of the arrow of recovery – the familiar figure moves slowly. The one belonging to our tormentor and our enemy...

Эта тоска, эта скука заставила ее писать стихи для детей – взрослые стихи она бросила, там все было очень сложно, запутанно, странно, а ей так хотелось ясности, чистоты, прямоты, незамутненности чувств…

Пластинок было несколько, их ставили довольно часто, и я быстренько запомнила слова всех песен. Вот только не всё я понимала. Например, высокий женский голос выводил: «И самааа я вееерила сееердцу выпь рекииии». Я, конечно, знала про такую птицу: выпь, живущую у реки. Но почему эта тётка верила сердцу выпи, оставалось для меня загадкой.

– И сюда привели из Царского лицеистов: Горчакова, Матюшкина, Кюхельбекера, Сашу Пушкина и Ванечку Пущина, – тощими пальцами она крепко схватила его за руку. – Мальчики стояли как раз вот здесь, в своих летних платьях, и был июль, как сейчас, но дул ветер и было ужасно холодно. Ужасно. Несколько часов все стояли на солнце, ждали Государя, голодные, никто им даже печенюшечек не дал…

Это захочешь, не выдумаешь - врач-еврей отговорил мамашу Гитлера от аборта и она выродила это чудище на свет! Жесть!..

Повесть в рассказах

Беседка, плотно увитая виноградом, расположилась под углом к летней кухне, и мне было отлично видно, как мой сосед вошёл туда, трепетно прижав к животу маленькую кастрюльку с подгоревшим дном. Что он там делал, я не видела, но минут через пять или даже меньше сосед снова вошёл в летнюю кухню с той же кастрюлькой… Я офигела. Выхода со слепой для меня стороны там не было, на лицо, что называется, имел место, что называется, сбой матрицы.

В половине четвёртого его разбудил странный звук: кто-то медленно точил нож о дверцу ретроавтомобиля. Он попытался улечься, устроиться, растянуться, но Алисина нога придавливала, словно контрольная по геометрии. Девятый Б, достаём двойные листочки.