Проза

Теперь можно не прятаться в человеческом теле женщины. Не ждать, пока она окрепнет, чтобы отдать Ёлю силы. Не туманить её память. Его час пришёл! Оставив позади башню, Ёль устремляется к окраинам города. Летит и сбрасывает с крыльев людские беды – всю долгую прошлую эпоху он собирал и хранил их меж своих перьев, пока брат Канук дарил благоденствие и отворачивал от смертных скорби.

Полёт совы – скольжение в час молчания птиц, в час, когда видны мерцающие перекрёстки высоких путей. Люди, не засыпающие в ночь, обращают глаза к зрячим точкам и лучам. И над ними, не достигая высоты светлых сплетений, пролетает в синей мантии тишины – вещая птица тёмной преданности.

Их общий голос и точёный овал иконных лиц вкупе со стальным характером – всё ушло в песок, их нет уже, но я знаю теперь, что никто ни у кого просто так не рождается, даже если доктор посоветовал. О зачатии звука говорю, и никто не подумай, будто люди появляются из удачливой зиготы. Мир звучит; человеку звучать – естественно.

Их тропа уводила пока прочь от водопадов, на склон с другой стороны долины. Вдали по дороге двигались фигурки, но среди трав намечалась хорошая тропка по хорде – и они, конечно же, пошли по ней. Лера не переставая снимала и всю долину, и каждый альпийский цветик в отдельности, – всё время попадались новые, невиданные пока…

Небольшой, похожий на игрушечную часовенку склеп был живописно увит пушистым вечнозелёным плющом. А в нескольких метрах на внушительном постаменте возвышался старинный памятник – скорбящий Ангел с огромными поникшими крыльями. Время не пожалело небесного посланника: некогда белоснежная мраморная поверхность скульптуры приобрела зловещий серо-чёрный цвет, словно кто-то небрежно вымазал ангела мазутом, предварительно отрубив несчастному голову.

Так у меня появился спутник, скрасивший моё одиночество, разделяющий мои радости, слушатель моих стихов. Немало мы встретили вместе рассветов и закатов. Наблюдали, как распускаются абрикосы и пионы, любовались танцами бабочек, прятались от ливней в шалашах, слушали песни кукушек. Я собирал вишню и угощал журавля. Наконец, настал мой любимый праздник пробуждения лотоса.

Козёл снова принялся читать книгу. Потом, обратившись к русалке, возвел её на престол. Русалка легла навзничь, сложив на груди руки. Потом та же участь постигла и Орла. Козёл ещё почитал книгу, прозвучало «Омен!», и двери затворились. Музыка перешла на самые возвышенные ноты Ave Maria Шуберта. Факелы во дворе погасли, и все оставшиеся снаружи очутились в полной темноте. Лишь мечущиеся лучи света, проникавшие сквозь щели Яблока, позволяли догадываться о том, что происходило внутри.

Я получила на адрес редакционной электронной почты файлы с борта самолёта, исчезнувшего над океаном в ночь на 8 марта 2014 года. Автор сообщения Марк. Он врач, который принимал участие в экспедициях по следам древних цивилизаций. Его основная работа связана с проблемами биофизики в медицинских исследованиях. На том исчезнувшем самолёте он направлялся на медицинскую конференцию с участием физиков, развивающих современные методы исследований в биологии и медицине.

Ты свалился в зоне. Ночь, болото, помощи ждать не от кого. И тут из тумана выходит старик – хромой, седой как лунь, невысокого роста. За ним лошадь гнедая идёт, фыркает. Я, как дурак, с открытым ртом стою…

Однажды, придя к друзьям, я не застала их дома. Внучка Оля ждала меня за калиткой. Засунув записку в замок, поласкав Ральфа, я уже уходила, когда он, рявкнув, прыгнул, придавив что-то лапой. Придавленная к земле белая курица голосила по-человечески. Деловито отфыркиваясь, Ральф рвал перья, лапой держа в отчаянии голосящее существо. Раньше, чем я поняла, что делаю, взлетела над Ральфом палка. Ударяя, я метила так, чтобы попасть не по мягкому, – а по твёрдому собачьему окороку. Мне было 70 с лишком, и я в первый раз била собаку.

Недалеко от подъезда курила бригада строителей. Они ждали автобус, который забирал их после смены. Подобревший прораб Семёныч толковал про планы и нормативы каменщикам поневоле, но заметив девочку с котом, переключился на них и одобрительно поднял большой палец вверх. – Ишь ты, какой кот у тебя знатный: брови как у Брежнева, усы, как у Сталина. Работяги обернулись и засмеялись. Лиде стало приятно, что все видят, какой замечательный у неё кот, и она, гордо подняв голову, прошествовала в подъезд.

На исходе разгульных девяностых советская цивилизация представляла собой жалкое зрелище — на ладан дышащие «икарусы» и троллейбусы, с предсмертным стоном раскрывающие свои двери и впускающие в обшарпанные салоны мрачных людей, сплошь в серых, чёрных, и коричневых куртках, плащах и пальто; разбитые, как после войны, дороги, которые из тебя всю душу вытрясут, пока доедешь до работы; потемневшие, будто давно нечищенные зубы, хрущёвки, с горланящами петухами на балконах.

Сегодня был явно не мой день! Я вымучивал доклад, в прямом смысле этого слова, думая чуть ли не над каждым предложением. В конце концов, решив ненадолго переключиться и выпить чашечку кофе, закрыл ноутбук и прислушался. В квартире было непривычно тихо. Странно. Обычно в вечернее время у дочери начинается чрезмерная активность.

Егора охватило чувство, похожее на тоску, – ноющее, гнетущее: вот он, пример для подражания у современной молодёжи. Талантливый, взрослый парень, ему бы в театре играть или в кино, или другим чем-нибудь полезным заниматься, а он ерундой страдает, кривляется перед камерой… И ведь смотрят. Подписчиков уже несколько тысяч.

Тут я сперва почувствовал, потом увидел, как тонкая змейка обвилась вокруг моих лодыжек. Меня подкосило, и я плюхнулся на землю. Змейка же сама завязалась в узел и продолжила деловито обвиваться вокруг моего туловища. Руки за пару витков оказались плотно притиснуты к груди, так, что я не мог пошевелить пальцами. Тут только я разглядел, что змейка была верёвкой, которая обматывалась вокруг меня сама, без посторонней помощи.