Поэзия

Поэт, художник Михаил Яковлевич Гробман родился в 1939 году в Москве. Один из лидеров, теоретик и идеолог Второго русского авангарда. Учился в Академии художеств в Ленинграде, работал как книжный график. Участвовал в неофициальных выставках 1960-х, был близок к поэтам Лианозовской группы. Графические работы публиковались в журнале «Знание - сила» (1966 -1968). Стихи в СССР не печатались.

Есть только эти сумрачные розы, есть эти слёзы, ангел у окна, и алый шип последнего вина, и город, что во сне благоухает, как розовое масло, как эфир, и в воздухе ворочается мир, и бабочка летает над стихами.

Рок беспощаден, случай креп, За что-то нас Господь карает. Похоже, русский человек Своё на свете отживает. Идут другие племена: Заменят нас, а мы – исчезнем, Чужим преданиям и песням Оставив наши имена.

Невидимка – птица тайны, распластавшись надо мной, всё плотнее оплетает тёмной тенью мир земной и неслышно с оперенья рассыпает в темень страх. Просыпаются виденья. Мрак шевелится в кустах. Ухнул филин. Леший следом хохотнул недалеко... Я уже не я, а предок из языческих веков.

 – Я все могу! – Себе он говорит. И забывает славить Божье имя. Он лишь себя в душе благодарит, безмерно горд успехами своими… Поскольку не по Божьей воле жил, конец его весьма бесславен будет: исчезнет разом то, что он скопил, и самого его народ забудет.

Да, увы, завели карусель. Удержаться кто смог? Неужели в прогрессе? У могил и не видно отсель – Разве кто из погибших сегодня воскресе?

Недвижим, как сапер на мине, Пульс лежачего рок-н-ролла – Заколдованный алюминий Королевского демидрола. А за окнами – жрут печенье. Все – здоровые, мать их, черти! Полночь. Приступ. Кровотеченье. Холодок плоскогрудой смерти.

В настоящей статье речь пойдёт о новой подборке, любезно предоставленной Валентиной Коркиной редколлегии и общественному совету «Вольного листа». Есть в этих стихотворениях и недостатки: дидактизм, авторская глухота, банальность, рассудочность, предсказуемые рифмы. Говорить подробно о данных недостатках смысла не вижу. Почему? Во-первых, говоря о них, особо не разгуляешься.

Мой Пегас отправился в стойло. Все спокойно, благопристойно, Ни улыбки лишней, ни стона, Много музыки и луны. От меня прозрачности ждали, Но теперь стихи мои стали Мне и самому не видны.

Мы к сиденьям приклеились попками, Телевизор для личности – культ... То ли мы наслаждаемся кнопками, То ли нами командует пульт. Где увидеть себя настоящего? Я кому-то кричу: отвори! Мы внутри электронного ящика, Я внутри, ты внутри, вы внутри!