Поэзия

Надо мной – абсолютное небо, Надо мной – невозможная синь… Это счастье, и больше – не требуй, Все ненужные споры – отринь! Это жизнь – обнажённые нервы Под прицелом воздушных тревог, Электричество каждого метра Проходимых тобою дорог.

Тускнеет снег, как сброшенная кожа. Звезда Ковыль с рождественской несхожа – Она уводит прочь от очага. В седую степь, на зимние стоянки, Где ждут ягнят измученные ярки, Вповалку спят щенок и мальчуган. Баранья голова лежит на блюде. Несытый дух крадётся к тёплой юрте.

Там, где щучьи дороги залиты Непрозрачною чёрной водой, И сомы ранним летом несыты, И камыш неумело седой, Эти дальние тайные ямы, Восклицанья окрашеных птиц, И просветов оконные рамы С отраженьем невидимых лиц.

А помнишь настоящий запах ржи? Наш детский план уплыть к морям по речке? Но жизнь не любит тех, кто любит жизнь, и знаешь, в этом нет противоречий. Да, всё не так и всё наоборот. Да, минус год. И небо ближе… ближе. Гряда берёз для поросли – штрих-код. (Какой ещё к чертям Архип Куинджи).

Выпивая с Кавафисом, ничего не меняется, только шире разломы, доверчивей память. Выпивая с Кавафисом Греция мается – от Хаоса до Храма, собою самой влекома.

его дыханье согревает лёд и с крыльев влага жаркая течёт он говорит спокойно и сурово что наша жизнь лишь камень на пути что сотня войн должна произойти чтоб проросло его живое слово

Хлопает прибой мостками шаткими, квас с зелёным луком, хлеб с либидо, может и похожа жизнь на шахматы, только у доски краёв не видно, игроки под горку едут с ярмарки, изгородь физалисом увита, и стучат антоновские яблоки, как в тумане конские копыта...

(Эдгар По, Блисс Карман, Уильям Дэйвис, Роберт Фрост)

Блаженствуют боги беснуются черти И в жизни тебя не хватает и в смерти И в смерти тебя не хватает и в жизни Теперь ты в извечной небесной отчизне Ах бедное сердце опять не на месте Уже и не верю что были мы вместе Но были мы вместе конечно же были Друг друга любили любили любили

В темноте, где словно ни души, Серп луны срезает камыши. Только в глубине, над камышами, Ночь шуршит летучими мышами. И глухую, тихую обитель Прорезает мышь, как истребитель.

на площади стоял заезжий цирк – верблюды фырк и клоуны кувырк, прыг-скок с небес лихие акробаты, а за билет на действо под шатром расплачивались лунным серебром и медяками летнего заката

как тебе, девица, спится? если несладко – не спи. ходит высокая жница по приручённой степи, оборотясь к суховею ржавым железным лицом. пахнет пшеница шалфеем, донником и чабрецом.

(а там по краю: ива наизнанку за пыльной тучей вскинута вдогонку и от беззвучных судорожных молний – которые одни и гонят ветер вперёд товарняков и вертолётов – уже знобит, метёт озон безумья… и бьётся телефон – живой пескарик, и оборвав натянутую леску без плеска – в тишину, во тьму как в омут, в расколотое зеркало как в сушь… о нём, о немоте… в огне, во гневе…)

сладкая соль застывает во рту так что промолвить мне невмоготу птицы пустые и перья горят я понимаю теперь что не сад я выжигаю себя изнутри господи хоть бы так ты говорил это кипрей благосклонный на век это пчела это ты человек

Определено, что из 74 выбранных поэтов у большинства поэтов белый цвет встречается чаще (у 44-х поэтов), чем черный цвет (у 30-ти поэтов). Показано, что белый цвет увеличивает свой ранг от XVIII века (лидер — красный цвет) к XIX веку (лидер — черный цвет). Белый цвет становится лидером в самом живописном Серебряном веке русской поэзии и остаётся таковым до нашего времени.