Поэзия

Он даже мертвый страшен был живым,/ Когда они писали мемуары,/ Не веря, что прошедшее есть дым,/ Что выжили,/ Что, как-никак, а стары.

Ты вдохнул в меня свободу воли,/ Научил делить добро и зло,/ Так сними же муку этой боли,/ Что чернит горячкою чело.

опять нагрянули стрижи -/ и сад рванулся к ним навстречу…/ дом, никогда не знавший лжи,/ прозрачен, прост и бесконечен.

Можно небо поднять на штыки,/ возводя в императоры Солнце./ Я записан тобой в дураки -/ сердце жжёт императорский стронций.

Вокруг неспокойно: вдоль лавров и олеандров/ Грохочут фаланги, да так, что земля трясётся,/ Но старый безумец ляпает Александру:/ «Подвинься, дружок!/ Ты собой заслоняешь солнце!»

Эмигрируем в воспоминания,/ В алкоголь, анекдоты, тоску,/ В добровольное самоизгнание/ По крупиночке, по куску.

Борис Камянов — не из мятущихся, легковесных натур. Можно быть уверенным в его лояльности раз и навсегда сделанному выбору. Не то чтобы, спускаясь в свою темную шахту, он вовсе не смотрит по сторонам. Но все, что находится там, в стороне, — и природа, и люди, и свойства окружающего бытия — лишь случайные станции по дороге к себе, интересующие поэта преимущественно в связи с ним самим, с его заветным «угольком».

Мама печет пироги,/ Пахнет ванилью и сдобой./ И, примостившись удобней,/ Прячу свои синяки.

Сегодня у нас ликованье и праздник/ Среди медицинских светил,/ Поскольку один ортопед-безобразник/ Напал, а потом защитил.

Все спутано, а впрочем, все дорожки/ Приводят в Рим, дописана скрижаль./ И сына божья красные сапожки/ Распроданы, и вам его не жаль.

«Выше небушка не вырасти / ни на суше, ни в воде. / Нет на свете большей сирости, / чем свивать гнездо нигде. / Прописался глупый скворушка / в раззолоченном раю. / Как живется, серо перышко, / у могилы на краю?»

«Я не знаю ни сна, ни покоя, / я забыл, что такое покой. / Феофан, стариковской рукою / ты меня от ненастья укрой. / От дождя — сыплет пятые сутки, / от бензиновой вони шоссе. / Это ангелы? Нет, это утки / ходят в парке по сладкой росе…»