Поэзия

На каком языке дышу, на каком целую,/ На каком языке, задыхаясь, тасую звуки,/ На каком языке не люблю эту зиму злую,/ Ее почерк армейский, ее ледяные руки?

Есть порода людей, зачарованных речью своею,/ И в себе и в других порождающих форменный страх…/ Я теперь научился… вполне различать их умею/ По стеклянному блеску в сияющих круглых глазах.

И глядишь ты с портрета в оконце,/ улыбаясь чему-то вдали.../ Без тебя я как небо без солнца,/ как листва без корней и земли.

Клочок мироздания взявши в аренду,/ мы часто летали/ по-над континентом:/ трещали устои, свободы крепчали,/ планету сорвать норовило с причала

«Семь искусств» — словно цветная радуга над миром. Семь нот гаммы превращаются в этом журнале в полифоническое, величественное звучание, в ту щедрую, благословенную и спасительную музыку жизни, которая всем нам так дорога.

«Глотаю воздух я, глотаю пищу, / Смотрю вокруг глазами простака / И знаю, что меня не ждут, не ищут, / Что мне верна лишь эта вот строка. / Она пришла, я ждал её, я верил, / Что, верная мне, мимо не пройдёт, / И вместе мы теперь глядим в безмерный / И солнечный июньский небосвод…»

«Переболеть в себе земное / И больше не глядеть назад. / Пусть в небе звёзды тишиною / Со мною вновь заговорят / О чём-то накрепко забытом / В непроходимой суете, / Где дни, заезженные бытом, / Как ни раскрашивай — не те…»

«Храм белокаменный — / Совсем не белый, / Особенно вблизи. / Века работали над ним, / Оплошность зодчих исправляя. / Уверенно стоит он на ветру, / На вид как будто тёмно-серый, / Но вот отходишь от него / И видишь: белый он, / Он — очень белый…»

А ты не ходишь Как всякий сапожник И похоже не плачешь Витаешь, наверное Над какой-то прозрачной Москвой Добровольно так хрупко страдаешь Не о нас – вот что грустно Дешёвою ртутной порой Вот медалей б тебе за ралли Всей уральской седой головой!

Открой небеса, И в мир потечёт Рассветов роса И солнечный мёд. Костёр разложи, Чтоб к звёздам – успел, Чтоб ветер – ожил, Чтоб пепел – запел…

Кровь заката, Стынет хата. Протопить пора бы печь. Всё бледней расплав булата. Точка, точка невозврата… Серп луны да млечный меч.

Ты, словно бы звезда, – от всех далёк. Колючий луч вонзается в пространство, но в нём – немыслимое постоянство немого зова. Что ты видеть мог? Вот горизонт, вот небо, вот гора. А человек – лишь малая песчинка, зрачок царапающая. Случая игра. Колеблемая ветром паутинка.

Бывают запахи несовместимы с Господним замыслом – той чистотой, которая заложена в Его творение, они как ложный звук в стихотворении, Как диссонанс клаксона поутру, как всё, что производная прогресса, как дихлофоса вкус в капусте, запах прессы, гостиниц звёздных душный ореол.

Из Эйлата, пароходик, забери меня на годик – разве плохо будет нам поболтаться по волнам у вселенной на виду? Я тебя не подведу, и какой бы ни был дождь, ты меня не подведёшь в зыбком море, а на суше не спасти нам наши души.

И всё-таки малиновый тревожен. Зачем берет, ведь ты в нём не похож на желанное и злое существо? Я мальчика морщинистого вижу, и боль моя над пикселями брызжет, и я молчу над профилем его.