Поэзия

Ты, словно бы звезда, – от всех далёк. Колючий луч вонзается в пространство, но в нём – немыслимое постоянство немого зова. Что ты видеть мог? Вот горизонт, вот небо, вот гора. А человек – лишь малая песчинка, зрачок царапающая. Случая игра. Колеблемая ветром паутинка.

Бывают запахи несовместимы с Господним замыслом – той чистотой, которая заложена в Его творение, они как ложный звук в стихотворении, Как диссонанс клаксона поутру, как всё, что производная прогресса, как дихлофоса вкус в капусте, запах прессы, гостиниц звёздных душный ореол.

Из Эйлата, пароходик, забери меня на годик – разве плохо будет нам поболтаться по волнам у вселенной на виду? Я тебя не подведу, и какой бы ни был дождь, ты меня не подведёшь в зыбком море, а на суше не спасти нам наши души.

И всё-таки малиновый тревожен. Зачем берет, ведь ты в нём не похож на желанное и злое существо? Я мальчика морщинистого вижу, и боль моя над пикселями брызжет, и я молчу над профилем его.

Как построим хижину из цветка – Пять углов топлёного молока, Потолок раскрашенный вкривь и вкось, Cквозь чердак пробившийся солнца гвоздь, Так затопит – ласкова, глубока, Забывай-Река.

В прицеле камеры-обскуры – сюжет холма, рюкзак сутулый, мазки дорожные в альбом, но сколько ни пиши с натуры, – нет совершеннее скульптуры, чем вишня за моим окном.

В переводах Игоря Лосинского

Рубрика «Окоём», посвящённая Шестому Международному фестивалю русской литературы «Пушкинская горка»

Рубрика «Окоём», посвящённая Шестому Международному фестивалю русской литературы «Пушкинская горка»

Рубрика «Окоём», посвящённая Шестому Международному фестивалю русской литературы «Пушкинская горка»

Рубрика «Окоём», посвящённая Шестому Международному фестивалю русской литературы «Пушкинская горка»

Мёртвые нас победят, увеличив свои ряды ступай осторожно – потому что мы их следы, ходоки под снегом, Престолы, что падая через свет возглавят полки врагов своих – остального нет даже в остатке.

Последнее слово папы — спасибо (за то, что я усадил его в кровати, чтобы он не принял смерть лёжа) — было обращено мне. И я принял его последний выдох. Вернувшись с прогулки, мама склонилась над телом и, обнимая и целуя его, дала однозначный ответ на вопрос, заданный в последнем стихотворении, о котором ни она, ни я в тот момент ещё не знали.

И воевал Израиль год за годом,/ И хмель победы головы кружил./ Текла земля не молоком и мёдом,/ А кровью, вытекающей из жил.

Смотреть с презрительным прищуром/ И проходить плечом вперёд/ Сквозь кособокие фигуры/ Под общим именем "народ"