Поэзия

В мареве калёном / дремлет краснотал. / Во бору зелёном / ясень проживал. / Жил, кудряв и ясен, / почему же сник? / С топором, брат ясень, / к нам спешит лесник.

...Ты не забыт. Твой на ветке висит номерок, / где он, как ты, и общественнен, и одинок. / Может быть, вовсе и нет никаких номеров / ни наверху, ни внизу бесконечных миров.

На поминках ели блины очень странные лица, / Налегали на водку, говорили о страшной потере, / Мол, виноваты и от этой вины не отмыться - / Рыдали в речах и на нас с подозреньем смотрели.

Солнце – / разложившееся на параллели и меридианы, / тонущее и выплывающее, слепящее... / Где сегодня собираю камни вчера / извергались вулканы.

...А вместе с книгой шлю семян щепотку, / Да нужных инструментов целый ряд: / Лопаты, грабли и, конечно ж, плетки. / До скорой встречи! / Твой маркиз де Сад.

К непунктуальности твоей / Давно привыкла я, злодей, / Шиповник белый. То зовёшь, / Через забор / Глядишь цветами, сонными от страсти, / В упор. / А подойдёшь / К тебе – и здрасьте! / Тех роз уж не найдёшь...

Садом Вселенной быть – редкая честь. / Много созвездий цветов – и не счесть – / В поле, на клумбах, в лесу и в Кремле. / Даже завидует Солнце Земле!

Translating this piece by a talented modern poet Slava Nurgaliev was very difficult because of its extreme semantical complexity.

Градского или Вертинского в собеседники бы; нынче темнеет самую малость раньше, чем в скользкие дни июля, когда духота опахалом махала, и штору штормило, и с нею – всю эту шаткую жизнь, и бессонная будущность была в карауле.

Курляндский обрыв, нет почты Честит мечта Но я так люблю молчать Глядя в твои самые грустные Самые нужные глаза Всё, нюхаем сандал Зализываем раны Avec moi

Войти в горячий лес и замереть, вдыхая дух, настоянный на травах. И жизни нерастраченную треть истратить на неправедных и правых захочется зачем-то у корней в суглинок влажный въевшегося клёна. Какая тень под ним. И можно в ней смотреть, как муравьиная колонна уходит по стволу куда-то ввысь.

...как будто рыбы, проплывали зал облепленные тиною светила, – а помнишь – ты меня почти не знал, а помнишь – я тебя почти любила, а помнишь, ангел, как издалека мы праздновали жизнь в её развале, как честно мы валяли дурака, как нежно мы друг друга убивали?

Доисторическая жуть – сибирский тракт и звон кандальный, последний бой, последний путь, блатной некрополь коммунальный… Прощай, гражданская война! Отныне – горе по колено. Свободы красная цена, иллюзий траурная пена…

как ни тряси из пастушьих сумок вытряхнуть стадных примет рисунок просто невмоготу след от закатных простыл форсунок не за горами луны оклунок свалится в темноту

Это сизые пчёлы ночной небосклон обшивают, узнаёшь своё детство в Медведице, Овне, Стрельце, собирается память в комок и уже времена не пугают, только больно за детские слёзы на сбитом крыльце...