Поэзия

"Вот мы вышли на первую линию. / Впереди - никого. Позади / Только елки и сосенки в инее. / Как колотится сердце в груди! / Точно в юности - дерзко и весело, / Словно старость - совсем не резон. / Безнадежно в январское месиво / Зарывается наш гарнизон..."

"Люди и кошки. / Дом обитаем. / Даже немножко / Пахнет цветами. / Веет сиренью / В окна – снаружи. / Люди, деревья. / Тихая дружба. / Дом наш, ковчегом / Крохотным ставший. / Два человека, / Крепко обнявшись."

"Мы чуда с тобой дожидались давно, / И вот – его ветер принёс: / Огромную морду просунул в окно / К нам радостный облачный пёс. / Он таял, как снег, от земного тепла – / Пушистый и розовый ком – / И хлебные крошки лизал со стола / Холодным большим языком..."

"...не спрашивай, почему не пишу стихи о тебе, / почему не иду на встречу, / женщина - тропинка в скоропалительный рай. / нужно или теряться в хвощах, или идти до конца. / но я хочу садов и полей без бетонных дорог, / бродить в винном тумане зреющих слов, / точно яблочный единорог..."

"В лавке старьевщик продает тощий заморский хлам: / безделицы, вышедшие из употребления (там), / распыляются в воскресных лучах Нового Света. / В рыбных пятнах церковная старенькая газета. / Пасть разинувшая на неизвестной почве штиблета / испанского производства. Мулета. / Оперившийся перьями сиу глобус."

“David Swartz is a poet who shouts into the Void but who is heard perhaps only by God…” (E. Sokolovsky. “The Great Poet”. “Slovo\Word” #91).

«посмотри – ты видишь? Восточная там река?» / «она ходит ногами а может быть на руках?» / «разве ты не знаешь: её носят жёлтый пёс и лиса / то восьмое чудо света вдобавок к семи чудесам» / кто-то вбухал воды в тот глубокий ров / и ромашек насеял для синих коров...

"На плантациях тяжкий труд, / днём и ночью невольников псы стерегут. / А вокруг лишь беда да испуг, – / держит в страхе рабов белый Юг: / на рынке мускулам нет цены, / зубы проданы тоже, / вместе с чёрной кожей".

"...Напрасно тёлка смотрит строго – / Все помыслы потерпят крах. / Корова лучше – за забором, / Ну пусть хотя бы за плетнём; / Я не готов стать матадором, / Дам дёру – всё гори огнём!.."

«Для чего я слова выбираю / день за днём, и любя, и скорбя; / то зачёркиваю их, то черкаю?.. / Я не знаю, поверьте, не знаю, / может, просто ищу в них себя…»

«Чтобы солнцем насладиться, / Звоном ручейков напиться, / Зелень первую вдохнуть, / Душу в радость окунуть — / Мне не хватит дня и ночи, / Да и сил. И только очи / Охватить весну мне прочат!..»

«Что остается? Чем себя утешу? / Пустой мечтой? Стихом о горькой доле? / Запрусь в каморке, окна занавешу. / Здесь тайный мир, где ты лишь на престоле…»

Сухость, терпкая мягкость,/ прозрачность и ясность./ Чем спокойнее время, тем больше опасность,/ Что лавина захватит живущих врасплох,/ Ибо им, замечающим всякую частность,/ Не понять тектонических сдвигов эпох.

Cкажет: «Что-то не пойму – где тут моя улица,/ где тут шарфик голубой, облачная конница,/ журавли и корабли, оттепели звонница?»./ Чей-то голос крикнет: «Пли!» – / и всё ему откроется.

Борис Пастернак, не совершивший своей алии в марте 1991-го, с меньшим основанием мог — и воспользовался этой возможностью! — приписать сочиненные им, но ему не присущие стихи какому-то Юрию Живаго, обложив нежным их и громоздким романом.