Культура

Без убежденности, что кто-то твою книгу прочитает, писать трудно. Что же до нужности того, что ты делаешь, то мир обошелся бы без любого, даже самого великого творения, созданного литературой. Конечно, для кого-то мир без «Гамлета», тем более вообще без Шекспира непредставим, но многие и не заметили бы его отсутствия. Для многих же, да, возможно, для большинства, он и отсутствует.

Король Марокко отошел от позиций арабского национализма и стал считать свою страну мультикультурным государством, включающим три коренные группы — арабов, берберов и евреев.

Разобравшись в среде русской эмиграции, Давид Давидович понял, что это в основном крайне антисоветски настроенная публика. В то же время сам он всю жизнь старался с советской властью дружить, надеясь — безуспешно — на официальное признание своих заслуг на родине. И его «левые» взгляды совпадали со взглядами большой части еврейских эмигрантов.

Очевидно, Бухарин имел в виду книгу Джеймса Мэзона «Социальные шахматы», в предисловии к которой можно найти некоторые соображения гуманитарного характера. По словам гроссмейстера Сосонко, Пётр Романовский называл забытого ныне Мэзона сильнейшим шахматистом всех времен, но с педагогической оговоркой: «Если он [Мэзон] бывал трезв, разумеется, а это случалось нечасто…»

Летние кэмпы — это не совсем летние лагеря или совсем не летние лагеря, которые мы помним по нашему пионерскому детству. Скорее, это — краткосрочные летние школы, которые по своему выбору и в силу возможностей их родителей посещают летом школьники в течение недели-двух.

Выдающийся русский художник Л.О. Пастернак (1862–1945), чьи произведения представлены в этом зале, родился в Одессе. Художник с мировым именем в советское время был не то чтобы забыт, но значение его, его вклад в русское искусство были сильно занижены. И только теперь на родине ему стали отдавать должное.

Вознесенский предстал предо мною в лучах мировой своей славы. Моложавый, тридцатилетний, оживлённый, весь на подъёме, на взлёте, в рывке, вперёд, и дальше, ещё вперёд, в движении, круговом, пружинистом, постоянном, привычном, вокруг оси невидимой, чтобы вырваться из круга, взлететь, воспарить над миром, и вновь приземлиться, и вновь устремиться ввысь, к вершинам новым, томящим возможностью покорения…

В 90-е годы Б. очень переживал по поводу произошедших общественно-политических изменений в стране, определенной деградации российской науки, всеобщего обнищания. Так или иначе, это глубокое чувство привело к написанию ряда интересных, но, может быть, спорных текстов по общественно-политической и религиозно-философской тематике (название одного из них — «Квантовая физика как новый взгляд на вечные загадки бытия»).

Ложь — категория истории, категория устройства общества, его трагических поворотов и сломов. Слово «ложь» применимо только в глобальном масштабе. Супружеская измена и тому подобные тяжелые неурядицы никоим образом не ложь, есть более подходящие слова.

Признаю, однако, с горечью и грустью, что использование читалки нарушает интимные связи человека с литературой, поскольку книга — это нечто существенно большее, чем просто текст или даже иллюстрированный текст. Взятый с полки томик пробуждает целую вереницу контекстных, так сказать, воспоминаний.

Рецепт, предлагаемый Броудом, а именно: слияние культур с дальнейшим поглощением их единственной культурой — русской, стал постоянным приёмом в политике ассимиляции, проводимой сначала Империей, а после — Советским Союзом.

«Три насыщенных фестивальных дня, несколько десятков творческих встреч, круглых столов, литературно-музыкальных вечеров, писатели со всей России — всё это фестиваль «Осенины», ставший масштабным, зрелищным, концептуальным и впечатляющим по охвату аудитории действом…»

«Он сидел на подножке комбайна; левой рукой, помогая зубами, оторвал от газеты клочок бумаги, всыпал в него щепоть махорки, скрутил цигарку, достал из кармана спичечный коробок, зажал между колен и ловко чиркнул об него спичкой. Прикурил, неторопливо проговорил: — Фронтовая привычка, знаете ли… Не курю сигареты, папиросы. Ненастоящий табак в них. Просите рассказать, как воевали мы… От Сталинграда до Берлина дошёл… Много чего было. Вспоминать не хочется. Кровь, грязь, стоны раненых, гибель товарищей…»

«Что может быть гнуснее раба, добровольно принимающего рабство? А теперь взглянем на поведение людей, считающих ненужными усилия, ограничивающие потребление алкоголя, недопущение в жизнь наркотиков… Разве и обычный человек не поймёт того, что произойдёт в результате? Но не понимаем! Мало того, своим поведением искушаем близких и вместе с ними теряем главное: время и свободу. А когда попадаем в рабство привычки, тогда и готовы отдать многое для избавления от мук, но ни сил, ни времени не остаётся. Ибо враг наш, которому поддались, будет до конца жизни драться за нашу душу…»

«Существуют силы как внутри России, так и за её пределами, не заинтересованные в том, чтобы современный человек задумывался о своих корнях. Это позиция рабовладельца: рабы с богатым прошлым не нужны, такие рабы опасны, поскольку могут оказаться духом сильнее господина. Речь не идёт о каких-то конспирологических мифах. Идеология рабства существовала, как известно, на протяжении всей истории человечества…»