Культура

Такое впечатление, что написано это все о ком-то другом, но никак не о Гилельсе. Попробуйте найти что-либо подобное в статьях и книгах об Ойстрахе, Ростроповиче, Рихтере! Чтобы любая похвала, любое упоминание выдающихся качеств почти непременно сопровождалось «но…».

Шесть полотен ярко раскрашенных архитектурных объектов Л. Павлова необъяснимо таинственным образом визуально “звучат” музыкой композитора А. Скрябина. Нет ничего удивительного в этом совпадении мистического характера, «Мистерия» — так назвал А. Скрябин своё нереализованное сочинение.

В отношении самой картины «Въезд в город» замечу, что даже от нее, где нет людей (а может именно поэтому), веет холодом одиночества. Такое ощущение, что на Манхеттен упала нейтронная бомба. Так что, конечно, Хоппер реалист из реалистов, но всегда в его работах есть еще что-то, помимо реальности. Тем и интересен.

Наш знаменитый СМОГ взорвал изнутри всю московскую литературную жизнь. Так просто, без наказания кому полагается, без бдительного надзора над всеми, ни власти, ни кагебешники оставить всё это уже не могли. С молодыми надо было что-то делать, иначе — иначе мало ли чего можно от них еще ожидать? И так на Западе сколько о них пишут и говорят.

Играя свою роль в спектакле жизни, можно отстаивать своё прочтение «либретто» и спорить с Богом или с любым другим драматургом, на свою ответственность. Необходимо помнить и соблюдать субординацию. Самый талантливый исполнитель может сыграть роль директора театра или режиссера, но не быть им в реальности.

Выясняется, что Станиславский многое знал, но подыгрывал жене, ее жалея, письма свои ей диктовал, а она записывала. А сам, «по секрету» от нее и докторов, писал, к примеру, Гзовской. Не мог доверить никому «художественные интимные тайны». Гзовская его не выдавала.

Приводятся избранные стихотворения Э. Ф. Ципельзона из его личного архива, а также оригиналы рукописных или машинописных текстов некоторых его стихов. Представляется, что публикуемые стихи, независимо от их литературных достоинств или недостатков, помогут полнее представить личность «короля московских букинистов».

Кандинский пережил реинкарнацию, ставшую во второй половине сороковых годов двадцатого века настоящей научной сенсацией. Душа русского художника вселилась в американского солдата. Случай с Дэвидом Паладиным привлек к себе внимание всего научного мира США.

Как же могло случиться, что австрийцы лишились своего, чуть ли не главного, национального достояния? Кто смог отобрать у них «Австрийскую Мону Лизу»? Это сделала простая еврейская женщина из Лос-Анжелеса по имени Мария Альтман.

Огромная монументальная фреска «Бетховенский фриз»,”Beethoven Friez”, была заказана лидеру движения «Сецессион» Густаву Климту. То есть в реальном творчестве группа «Сецессион» выражала восхищение классической формой и всеми её элементами, хотя и декларировала это как знак протеста.

Часть, озаглавленную по-польски «Быдло» («Скот»), Аркадьев играет очень неторопливо, очень ритмично, очень громко, утрируя мощь басов. Это уже не волы тащат гигантский воз — запряжен целый народ, замученный непомерным напряжением сил, бредущий неизвестно куда.

Как, каким образом подлинные письма и фиксация имевших место событий в дневнике вдовы Гилельса могут оскорбить («травить») Нейгауза и Рихтера? Только в одном случае: если Нейгауз и Рихтер совершали некрасивые по отношению к Гилельсу поступки, и публикуемые документы это демонстрируют.

Битов легко, мне казалось, — и, пожалуй, так всё и было на деле — в шестидесятых годах сходился с людьми. С московскими, подчеркну. Как с питерскими — не знаю. Но, думаю, без особых затруднений, тоже — легко. И довольно легко, похоже, находил с ними общий язык.

Он не собирался корректировать свои позиции в отношении к Станиславскому, и этим от Станиславского не отличался. Оба крепко стояли на своем. Стахович мог бы понять, что никакие изменения при таких условиях со стороны двух непримиримых сторон в театре невозможны.

«…книги Вацлава Михальского не “кричат” о себе, но они всегда имели своего читателя. Их нельзя назвать массовыми — ни по уровню художественности, ни по их сосредоточенному и бережному вниманию к человеку, — но они понятны любому, не претендуют на замкнутую в себе элитарность, не требуют особой научной оснащённости. Лишь только сердечное сопереживание и посильное напряжение мысли понадобится тому, кто откроет дышащие жизнью страницы, написанные лёгкой рукой Вацлава Михальского…»