Культура

Как, каким образом подлинные письма и фиксация имевших место событий в дневнике вдовы Гилельса могут оскорбить («травить») Нейгауза и Рихтера? Только в одном случае: если Нейгауз и Рихтер совершали некрасивые по отношению к Гилельсу поступки, и публикуемые документы это демонстрируют.

Битов легко, мне казалось, — и, пожалуй, так всё и было на деле — в шестидесятых годах сходился с людьми. С московскими, подчеркну. Как с питерскими — не знаю. Но, думаю, без особых затруднений, тоже — легко. И довольно легко, похоже, находил с ними общий язык.

Он не собирался корректировать свои позиции в отношении к Станиславскому, и этим от Станиславского не отличался. Оба крепко стояли на своем. Стахович мог бы понять, что никакие изменения при таких условиях со стороны двух непримиримых сторон в театре невозможны.

«…книги Вацлава Михальского не “кричат” о себе, но они всегда имели своего читателя. Их нельзя назвать массовыми — ни по уровню художественности, ни по их сосредоточенному и бережному вниманию к человеку, — но они понятны любому, не претендуют на замкнутую в себе элитарность, не требуют особой научной оснащённости. Лишь только сердечное сопереживание и посильное напряжение мысли понадобится тому, кто откроет дышащие жизнью страницы, написанные лёгкой рукой Вацлава Михальского…»

«Может быть, однажды ты все-таки успокоишься, утихомиришь в себе этот душевный сквозняк, эту страсть к познанию новых пространств, новых людей, ситуаций и впечатлений? Ведь свежеобретенные образы всё чаще стали представать пред тобой копиями былого — лучшими или худшими, но копиями. Оригиналы встречаются всё реже. Да и то сказать: много где ты уже побывал, немало всего узнал — хватит ли остатка жизни, чтобы всё обдумать и понять?..»

«Открылся фестиваль по уже сложившейся традиции литературной акцией “Стихи на асфальте”, в рамках которой читатели самых разных возрастов могли написать и даже нарисовать перед зданием Оренбургской областной библиотеки свои любимые стихи. Впрочем, среди принявших участие в акции были замечены не только юные читатели, но и именитые писатели…»

«Философии в виде интереса к фундаментальным проблемам бытия и знания в мировоззрении огромного числа людей нет. Но мировоззрение каждого из них не лишено потенциального философского содержания. Здесь тоже бывает по-разному. У немногих становление мировоззрения практически изначально сопровождается философской рефлексией. Есть и те, у кого успевает сложиться относительно цельное мировоззрение, и лишь потом проснется потребность в его философском осмыслении. Но большинство, повторяю, обходится без философии в сколько-нибудь серьезном смысле слова…»

«У меня с детства вырастало любопытство к природным вещам, я любил смотреть подолгу на камни, в их зернистые глуби, смоченные водой. Яркая глина, кирпичи, свежий тес, все эти вещи, точно источавшие цветное маревко — они подстерегали меня, слепо следили, безголосо передавали какие-то сведения. Разговор их был свеж и глуп, и звонок, как у детей, я любил его подслушивать…»

«Следует пуще огня бояться ощущения, что получаемые нами блага и дары заслужены. Всё, что у нас есть, мы получили взаймы, и хорошо, если от Господа. Но и дары Божьи мы обращаем в дары бесовские, как только начинаем использовать их в виде пьедестала для возвышения над окружающими нас людьми…»

«Для того чтобы бороться со злом, нужно перестать им быть. Я не верю в то, что одну часть зла можно натравить каким-то хитроумным образом на другую, и уж тем более это не получится сделать внутри самого человека. Я верю в Бога потому, что Бог есть Свет и в Нем нет никакой тьмы. Я — всего лишь идеалист? Может быть. Но я уже говорил, что несовершенство моей веры не доказывает небытие Бога. Человека нужно оставить в покое, чтобы он наконец-то осознал сам себя и из нравственной игрушки, нравственного электората, в которую его превращает политическая жизнь, стал просто человеком…»

«Лазарь стоял прямо, но не своей силой, а поддерживаемый по сторонам слугами султана. Тело его, как бы тонкими нитями паутины, было еще связано с жизнью и упало бы на землю, останься оно само по себе. Но душа мученика оставалась живой, она была живее, чем когда бы то ни было. Во внутренней горнице души мысли Лазаревы переходили от событий на кровавом поле на все то, что касалось до всей державы его. Мысль шла до самых высоких небес, ища там объяснения всему тому, что случилось с ним и с войском христианским…»

«Хочу, чтобы в нашу литературу ворвалась гурьба молодых гениальных поэтов и прозаиков, как это случилось в период благословенного Серебряного века. А новый век литературного ренессанса пусть будущие литературоведы назовут Платиновым…»

Вступительное слово к номеру