Культура

будет произведение не только о двух художниках, но о том, как распутываются узлы - и приходит разгадка.

Такого никогда не было и никогда не будет. Не может этого быть. Не может быть, чтобы толпы людей выстраивались (добровольно, в радостном возбуждении!) на улицах для встречи не космонавта, впервые полетевшего в космос, не чемпионов по футболу, а молодого пианиста: так, в честь этого юноши на Бродвее устроили парад, на который вышли более 100 тысяч человек.

На волне любви к Клайберну, публика полюбила Наума Штаркмана, получившего 3-ю премию на конкурсе. Он был последним учеником Константина Николаевича Игумнова, умершего в 1948 году. Штаркман заканчивал консерваторию «от себя», а точнее, «втихую», занимался у Марии Израилевны Гринберг, уроженки Одессы, ученицы Рейнгбальд и Игумнова.

Если можно назвать Эдуарда Колмановского одним из корифеев советской песни, то в жанре театральной музыки он был несколько десятилетий просто композитором номер один.

Существовала лишь одна загвоздка, впрочем, серьезная — у славян отсутствовала письменность. Но эту проблему Константин блистательно решил, изобретя первый славянский алфавит — так называемую глаголицу, которую, несмотря на трудность, единодушно признают выдающимся филологическим творением.

Обременённый тюком с газетами, Эдик Лимонов, отныне автор самой крупной в Москве многотиражки, издаваемой большим тиражом и даже продающейся в газетных киосках, вышел из редакции на Бутырский вал. Это была первая его публикация. Самая первая. И самая неожиданная.

Судьба ее и как поэта и как человека столь необычна, что продолжает тревожить сердце и будоражить мысль каждого, кто читает или слышит о ней...

Манн-человек и Манн-писатель — это многомерное и многовалентное исследовательское поле. И исследователю предстоит при неизбежном абстрагировании от других аспектов, сосредоточившись на своем, представить панорамное его видение, использовать палитру цветов при его освещении. Полагать, что отсутствие в этой палитре черного цвета означает присутствие только какого-либо одного, к примеру, белого, ошибочно.

Рассматривая, как менялось со временем отношение Томаса Манна к еврейскому миру, понимаешь, что простые ярлыки «филосемит» или «антисемит» к нему неприменимы. Отношение Томаса Манна к евреям постоянно колебалось между двумя полюсами: от отчуждения («я, рожденный немцем, не такой, как вы») до слияния («я такой же изгой, как евреи»).

«Любой культ жаждет служения, жертв, насилия любовью. При этом соотношение полюсов извращено до полной противоположности: врагом народа становится сам народ, врагом личности — сама личность...»

«Исторический путь русской литературы насчитывает уже более тысячи лет. Как долго он еще продлится? — Так долго, как долго будет существовать русский народ в границах уникального, великого, многонационального русского мира. Как долго будет существовать русский мир? — Так долго, как долго будет присутствовать в нашей жизни православная духовность, дарующая миру прекрасные человеческие характеры, которые несут в себе дух мирен, любовь, сострадание и милосердие…»

«Да, для многих коллег по творческому цеху, к сожалению, он был другим — непонятным. Например, за насмешку над классической поэзией он мог расстаться с товарищем…»

«Говорят, что лирика — форма поэзии, а поэзия — форма искусства. Существует ли наука о формах искусства? Что есть наука? Та или иная наука есть совокупность приемов исследования над тем или иным объектом. Но, говорят, объекты научного исследования безразличны; следовательно, объект искусства (красота), есть, между прочим, объект научного исследования…»

«Призван ли ты неожиданно занять трудное и ответственное положение, иди, полагаясь на Меня. Я вверяю тебе эти трудности, ибо за это благословит тебя Господь Бог твой во всех делах твоих, на всех путях твоих, всем, что будет делаться твоими руками…»

«Вернувшись на набережную, я еще долго сижу там с мамой и сестрой, потом возвращаемся в отель. На следующее утро едем в дальние горные города, покупаем там открытки, любуемся горами и небом, дышим Италией. Кто знает, удастся ли нам вновь побывать здесь? Запоминаем все. Возвращаемся поздно…»