Культура

Стихи он начал писать рано. Сочинял, в основном, блатные песни, беспризорники знали их наизусть. В своём романе «Санька-жид» Пэнн рассказывает, что встреча с отцом была очень драматичной и оказалась решающей в его творческой судьбе. По рассказу младшей сестры поэта Лены (у него были еще сводные сестры и братья – мать поэта была второй женой Йосефа), однажды открылась дверь, и на пороге стоял подросток лет 14, высокий и худой. Отец сидел спиной к двери и что-то писал. Повернувшись, он поднял голову, и они молча смотрели друг на друга, пока отец не сказал: «Иди сюда, Шурка».

Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какой-либо другою, более похожею на судьбу птицею. Никто не обнимет необъятное! Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий. Рассуждай токмо о том, о чём понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо? Усердие всё превозмогает! Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь? Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь. Где начало того конца, которым оканчивается начало? Болтун подобен маятнику: того и другого надо остановить. Ещё раз скажу – нельзя объять необъятное. И, наконец: Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою. Если у тебя есть фонтан, то заткни его – дай отдохнуть и фонтану.

В последний раз Т.Н. оказал мне помощь совершенно мистическим образом, сам об этом даже не подозревая. В 1990-м году я эмигрировал по еврейской линии в Германию. Мне впервые захотелось проявить в творчестве своё еврейство, которому, честно говоря, я раньше не придавал ни малейшего значения, и я стал искать тему. В библиотеке я нашёл неизвестный мне (так я думал поначалу) роман Л. Фейхтвангера «Еврейка из Толедо». Я вообще исторические романы этого автора не жалую, они мне представляются прямолинейными и схематичными. Думаю, что они привлекали нас когда-то возможностью хоть как-то пополнить свои знания по истории, почёрпнутые, в основном, из сталинских учебников. Но тут мною двигало любопытство: как же так? Почему я ничего не слышал раньше об этом романе? А в названии меня привлекла не только «Еврейка», но и, главным образом, «Толедо». В голове сразу завертелась одна из моих самых любимых хренниковских театральных песен на дивные слова П. Антокольского.

Метафорой, опрометчивым сравнением рискуешь испортить аппетит, коли не знаешь приоритетов читателя. «Подали форель, розовую, как тело девушки» – а ему, оказывается, подавай девушку, розовую как форель. Про следующую перемену блюд сказано: «На толстом слое головок спаржи подали сочные бараньи котлеты». Похабник. Но десятилетним, прочитав «Милого Друга», я представил себе, как русалку-мутанта, которую и в рот-то не возьмешь, заедают горяченькими, со сковородки, котлетками. Почему через мясорубку пропущена не говядина, а баранина – кот его знает. «Котлета» ведь от слова «кот» – а вы не в курсе?

Согласно предисловию, “забытые ключи” в названии книги – стихи, написанные уже после издания сборника 2010 года, как бы потерянные для прежних изданий. Однако думается, что название повторяет образ одного из стихотворений – боязнь безгласности, которая настигает мастера слова, который порвал с прежней жизнью и оказался в новой языковой среде, бездомным не только физически, но и душевно: *** - Пощади, говоришь, - пожалей, чашку чая иль кофе налей, и не жалуйся, не ворчи, вот тебе запасные ключи: первый ключ – от дверей забитых, ключ второй – от речей забытых, третий ключ – от бездомной строки. - Только где ж от ключей замки?

Откуда же знать вам, что ужас у вас в изголовье, что чёрным пророчеством он ваши сны отравляет? Ведь сон забываете вы, потому что с рассветом звонят колокольни. Я чёрные дни вам пророчу из наших низин, где мы Огненный Столп ожидаем, из наших обугленных душ и мольбы о спасенье!

И чего тут только нет! И керамика, и скульптура, и куклы, и макраме, и каллиграфия, и антиквариат, и ювелирные изделия, и салоны дизайна! На любой вкус и на любой карман. Но, коль скоро с самого начала пошла у нас речь о художниках, то и остановимся на собраниях живописи. Старожилы, конечно, помнят славу первых галерей Жана Тироша, Хораса Рихтера, Мэри Рибенфельд, Айрис Самуэль («Old Jaffa»), гремевшую далеко за пределами не только города, но и страны. С тех пор минуло очень много лет. Пришло другое поколение художников, появились новые веяния, но галереи, как были, так и остались, правда, с новыми хозяевами. Многие из них заговорили по-русски.

Но в жизни всегда есть возможность отрицания ксенофобии и юдофобства: знакомые, друзья, окружение. Вероятно, это не демонстративное проявление, а самоуспокоение, отстранение от внутренних неодобрительных оценок. Это за фортепьяно А. Гольденвейзер, личный врач Г. Беркенгейм, художник Л. Пастернак. Каждодневно общался Толстой в последний год жизни с личным секретарем С. Беленьким. Прибегал к помощи тульских адвокатов Б. Гольденблата и И. Цейликмана.

В конце сентября 1914 г несколько британских самолетов вылетели с базы, чтобы уничтожить цели в Кёльне и Дюссельдорфе. Из-за сильного тумана первая попытка оказалась неудачной. Пару недель спустя британскому асу всё же удалось уничтожить цеппелин в ангаре в Дюссельдорфе. Долететь до Лондона и бомбить британскую столицу германские цеппелины смогли лишь в 1915 г. При этом существовал строжайший запрет кайзера бомбить жилые кварталы, где проживали его королевские родственники. Обнаруженные противником цеппелины вступали в перестрелку с вражескими самолетами, и далеко не всем удавалось скрыться в облаках или тумане. Смерть, играющую цеппелинами, изобразил на своей медали Арнольд Цадиков (убитый в 1943 г нацистами в концлагере Терезиенштадт).

Рубрика «Дружба журналов»

А.Л.: Не согласен: на мой взгляд - аккуратно и интересно (смеётся). Да, мне было слушать Камынина интересно. А лекции Шафаревича, во многом, определили развитие событий в моей математической жизни... Потому что в 1972-ом году вышло первое издание его учебника по алгебраической геометрии «Основы алгебраической геометрии». Я, так как слушал его лекции, купил эту книжку и начал её читать. Конечно, в начале... там ещё можно что-то понять, а потом уже... (смеётся)

Поэтическое слово - это не просто зримое воплощение красоты, это - сгусток энергии, способной и созидать, и разрушать, а само поэтическое творчество - это таинство. Почему же тогда поэзия многих и многих оставляет равнодушными и чарующе (или хотя бы ощутимо) действует далеко не на всех? Ответ прост: по той же самой причине, по которой и любое таинство (в частности, церковное) не действует на непосвященных, не верующих, равнодушных, не воспринимающих его всерьез. Для того, чтобы поэтическое таинство подействовало нужна вовлеченность в магию поэтического слова, способность и желание «читать» отраженные в этом слове магическое символы и таинственные знаки мира, его созвучий и диссонансов, его скрытых соответствий и его изломов, которым глубоко сопричастны жизнь и сознание человека. Опять вспомним Тютчева: «Поэт всесилен как стихия, // Не властен лишь в себе самом…» Однако, не преувеличиваем ли мы, утверждая генетическую родственность процесса поэтического творчества и акта, таинства творения в магии?

Валентин Жук в моё консерваторское время, начиная с 1953 года, был неизменным концертмейстером оркестра Консерватории. Его безмерно ценил наш дирижёр и любимый всеми профессор Михаил Никитич Тэриан. Я помню, что мы играли 5-ю Симфонию Глазунова и лично для меня оркестровый материал представлял собой большую трудность, но Валентин Жук играл эту Симфонию с такой же лёгкостью, с какой он играл свой скрипичный репертуар. Когда я после утомительной репетиции говорил ему, что поражаюсь тому, как он может играть Симфонию Глазунова так, как будто он её давно выучил наизусть, он мне говорил, нисколько не хвастаясь своей необыкновенной способностью в читке нот с листа: "Но ведь это же так просто!". Да, конечно, просто, при таких его способностях!

Внешность его была чарующей: широкоплечий, прекрасно сложенный, с живописной копной черных волос, роскошными бакенбардами и выразительными темными глазами, гневного взгляда которых не мог выдержать никто, он как бы самой природой был создан для военной карьеры. Отец хотел, чтобы Федор стал моряком, и отдал его в Морской корпус, но завершив там учебу, он почему-то решил служить на суше и поступил в Преображенский полк, где быстро проявился его своеобразный нрав. Остроумный, темпераментный, страстный, он пользовался успехом у женщин. Тех, кто ему нравились, он очаровывал, а к людям ему несимпатичным относился с надменностью и ледяным холодом. Они его не любили и боялись. Самолюбивый и заносчивый, он не только не прощал обид, но сам мог обидеть любого, просто так, из чистого каприза. Результатом этого были дуэли. Толстой не только не избегал их, но даже искал, ибо чувствовал особое удовольствие, ставя на кон свою жизнь.

Была дама одна из Прованса Пребольшим знатоком реверанса; Но она так крутилась, Что в землю ввинтилась, Тем расстроив всех дам из Прованса.