Критика

«Цель монографии — познакомить читателя с многообразными проявлениями нынешней литературы, в том числе “в отражениях” — в живых лицах и высказываниях современных писателей…»

«Классическая русская поэзия всегда выгодно отличалась четкостью текстов и ясностью смыслов. Рок-поэты, как и политики, напротив, используют язык для того, чтобы скрывать свои мысли, если таковые имеются…»

«Слава его росла постепенно, но неуклонно. Рассуждение о том, что странная и загадочная гибель Рубцова стала одной из причин взлета его популярности — непрофессионально и несправедливо к его поэзии в целом. Уже при жизни Рубцова многим было ясно, с какой величиной они имеют дело…»

Можно отметить близость стихов Окуджавы и Маяковского на нескольких уровнях, но эти уровни более-менее поверхностны; они скорее касаются внешней стороны текстов. Окуджаву волнует не только образ Пушкина; в стихах , которые мы рассматриваем, как и во многих других текстах Окуджавы, проступает его рефлексия относительно проблемы творчества вообще.

Когда-то Юрий Трифонов повторял в своих книгах, что поколения семьи — деды-отцы-дети-внуки — одна непрерывная нить, протянутая сквозь время. Давайте понимать это буквально. Мы — продолжение тех, кто жил прежде, и спорить тут не о чем. Но тянется одна нить, и если дернуть за нее с одного края, то отзовется на другом.

Нет сомнения, что Быков хорошо понимает проблемы российских евреев. В 1991 году он написал хорошее и важное стихотворение «Послание к евреям», оно, кажется, единственное в его творчестве, где откровенно сказано об этой теме. Автор не заблуждается насчет, мягко говоря, недоброжелательного отношения к евреям титульного населения России и ответного еврейского презрения.

Незадолго до отъезда в Италию Андрей Тарковский на своём вечере в Доме Актёра получил сочащийся юдофобским душком вопрос о «русскоязычных писателях». Он зачитал записку с вопросом, некоторое время помолчал, погрузившись в себя и не дрогнув лицом, но это было спокойствие под высоким напряжением, и подчёркнуто ровным голосом сказал: «Писатель, пишущий на русском языке, русский писатель. Человек, считающий не так, сволочь».

«Составляя этот блиц-обзор журналов России, мы прекрасно отдаём себе отчёт, что в него вошли далеко не все издания, выходящие в самых разных регионах нашего Отечества. Поскольку сегодня практически в каждом регионе выходит свой литературный журнал, мы не пытались объять необъятное за один раз и постараемся в ближайшее время продолжить обзоры изданий России…»

«Михальский (в отличие от своей героини, в отличие от именитых предшественников и известных современников) не идеализирует одну из сторон Гражданской войны. Война, по Михальскому, велась и красными, и белыми против собственного народа, поэтому многие ее участники духовно деградировали…»

«Иван и Инквизитор представляют ущербную истину, на целость которой претендуют смешение добра и зла, недоброе благо; беспримесного блага не бывает, как мертва дистилированная вода. Достоевский, через искусителя привнося в облик Пленника элемент условности, утверждает допустимость такого подхода, чтобы гармонию поверить экспериментом, жизнью, утвердить жизнеспособность веры: сомнение Истину не ущемит, а довод от противного подтвердит красоту теоремы; Бог не бывает поругаем...»

В идеале, если бы люди мыслили совершенно одинаково, согласованность была бы очень высокой для всех стихов — примерно этому обычно и учат в школе. Но, конечно, такой конформизм в природе не встречается, даже среди интеллигентных людей не первой молодости.

Водоворот событий, харизматичная личность вождя, национальный подъём увлекли не просто многих, практически весь немецкий народ. Аналогия с коммунистическим энтузиазмом в СССР приходит в голову сама собой. Строители автобанов вполне могли работать, распевая «В буднях великих строек/ В веселом грохоте, в огнях и звонах».

Язык поэзии М. Айзенберга каноничен, строг, внешне прост, практически безупречен по форме — недаром говорят о близости Автора к В. Ходасевичу, лишён украшательств и заигрываний с модными тенденциями, претендующими на оригинальность.

Кризисы персональной идентичности, доверия и прочие, воспринимаемые сознанием, а больше подсознанием, исподволь накапливаемые, сначала исказили, потом разрушили персональную идентичность героини повести, преломившись в призме личных страданий, легли на душу синдромом патологической идентичности, подтолкнули к убийству-самоубийству как последнему способу разрешения кризисов.