Критика

«Составляя этот блиц-обзор журналов России, мы прекрасно отдаём себе отчёт, что в него вошли далеко не все издания, выходящие в самых разных регионах нашего Отечества. Поскольку сегодня практически в каждом регионе выходит свой литературный журнал, мы не пытались объять необъятное за один раз и постараемся в ближайшее время продолжить обзоры изданий России…»

«Михальский (в отличие от своей героини, в отличие от именитых предшественников и известных современников) не идеализирует одну из сторон Гражданской войны. Война, по Михальскому, велась и красными, и белыми против собственного народа, поэтому многие ее участники духовно деградировали…»

«Иван и Инквизитор представляют ущербную истину, на целость которой претендуют смешение добра и зла, недоброе благо; беспримесного блага не бывает, как мертва дистилированная вода. Достоевский, через искусителя привнося в облик Пленника элемент условности, утверждает допустимость такого подхода, чтобы гармонию поверить экспериментом, жизнью, утвердить жизнеспособность веры: сомнение Истину не ущемит, а довод от противного подтвердит красоту теоремы; Бог не бывает поругаем...»

В идеале, если бы люди мыслили совершенно одинаково, согласованность была бы очень высокой для всех стихов — примерно этому обычно и учат в школе. Но, конечно, такой конформизм в природе не встречается, даже среди интеллигентных людей не первой молодости.

Водоворот событий, харизматичная личность вождя, национальный подъём увлекли не просто многих, практически весь немецкий народ. Аналогия с коммунистическим энтузиазмом в СССР приходит в голову сама собой. Строители автобанов вполне могли работать, распевая «В буднях великих строек/ В веселом грохоте, в огнях и звонах».

Язык поэзии М. Айзенберга каноничен, строг, внешне прост, практически безупречен по форме — недаром говорят о близости Автора к В. Ходасевичу, лишён украшательств и заигрываний с модными тенденциями, претендующими на оригинальность.

Кризисы персональной идентичности, доверия и прочие, воспринимаемые сознанием, а больше подсознанием, исподволь накапливаемые, сначала исказили, потом разрушили персональную идентичность героини повести, преломившись в призме личных страданий, легли на душу синдромом патологической идентичности, подтолкнули к убийству-самоубийству как последнему способу разрешения кризисов.

Вы не найдёте в книге лукавых премудростей, описания алхимических опытов и почёсывания левой рукой правого уха. Всё, что автор пишет, ясно как божий день.

Тишина, в которой отчётливо слышно «сыпучее старанье», есть и самохарактеристика творческого метода Зубаревой, и условие, необходимое для восприятия её негромкой интонации.

О поэзии Евгении Джен Барановой

О поэзии Марины Матвеевой

...Выступая на церемонии, она призналась, что из биологии помнит только что-то о тычинках, поэтому ей пришлось обратиться к помощи генетика Александра Маркова. Такой уровень подготовки не помешал Кузнецовой-Чертанову создать биографию Дарвина и завоевать почетное звание «Просветитель», получив к тому же солидную денежную премию. В том же выступлении она объявила, что «в приступе какого-то слабоумия взялась за Эйнштейна».

Эта тема предназначена была именно для Вильяма Баткина. Ему было суждено создать произведение, соразмерное с «Иосифом» Томаса Манна, однако написанное евреем с чисто еврейских позиций и наполненное истинно еврейским мировоззрением.

«Монография написана в откровенно боевом и победительном духе. Автор верит в наши ценности, живет ими сам, а не только предлагает воодушевляться ими другим. Никакого комфортного брехтовского отстранения от культурной реальности наших дней критик себе не позволяет. Встань, смотри, думай, умей говорить “нет”, умей не идти за толпой, умей отстоять подлинные русские смыслы и умей различать — именно эти важные действия в повелительном наклонении предлагает критик совершать всем нам. Общий вектор книги, нацеленной на сопряжение русского духа, смысла и традиции с современностью, возвышает личность читателя, но в то же время вооружает его культурой понимания-различения…»