Критика

«Знаете, раньше, когда мне не хватало тем, я брал в руки орфографический словарь, открывал три случайные страницы и выбирал три случайных слова. Улыбнусь: иногда это чертовски здорово срабатывало! Правда, сначала эта система выдавала уж слишком несуразные результаты, но их количество росло в прогрессии катящегося с горы снежного кома, содержание становилось все более здравыми, а потом приходила неожиданная и парадоксальная мысль. И она приходила, казалось, ниоткуда...»

Они из одной лавки писателей – быт у них смешан с Бытием, житейские гирьки соседствуют с весами небесными, бесы вырывают перо из хвоста у ангелов, проза пронизана гротеском, а истина – мистикой, в общем – с каббалы на тот еще бал!

"Он зрит счастливую Отечества судьбину, На троне милость зрит: он зрит ЕКАТЕРИНУ!" Век Екатерины, как и время Сталина, диктовал сочинителям свои законы: пожалуй, ни один из поэтов ХVIII века не обошелся без реверансов, мадригалов, славословий в адрес царствующей монархини.

Каждый, кто имел удовольствие прочитать «Волю вольную», не сможет узнать в новом произведении уже знакомого Ремизова. «Искушение» разительно отличается от своего предшественника. Эти две книги словно созданы разными писателями и для разных читателей.

«Постановка, безусловно, стала новым прочтением позднего романа Толстого — оказалось, “Воскресение” — это о любви. Чего, как представляется, не скажешь о книге, где догматизм, морализаторство, внимание к порокам общества и их причинам сильно довлеют над лиризмом, если не убивают его. Однако едва ли подобное несоответствие роману можно назвать неудачей — скорее наоборот…»

«Как следует из воспоминаний современников, Николай Михайлович любил жизнь и хотел жить, но уже за несколько лет до смерти предчувствовал её приход. Он даже случайно обмолвился о том, что если умрёт, то унесёт с собой целую книгу никому не известных стихотворений…»

«Опровергая рациональный подход к анализу литературных явлений, критик утверждал единственно верный для художника путь — “чувствовать и выражать”. А это, в свою очередь, позволило определить и авторскую манеру: бесформенность, асистемность, психологичность, высказывания одновременно “за” и “против”…»

«После 90-х годов прошлого века критики сменили многолетние славословия в адрес Маяковского уничижительными рассуждениями о том, что в его стихах нет подлинной поэзии, что они подчинены идеям, господствовавшим в годы жизни автора, и проч., проч. Однако неправ тот, кто представляет поэта, будто бы не замечавшим всё многообразие жизни, не желавшим постигать её предсказуемое и неожиданное течение, не интересовавшимся её духовными глубинами…»

На первый рассказ Дворы Барон и на последовавшие публикации посыпались письма, её заметили и читатели и писатели. Узнав о юном возрасте автора, некоторые почитатели оказались в замешательстве. А посему писали на имя её отца – и чтобы уважить старика, а главное, считая не совсем удобным прямо обращаться к молодой девушке, к тому же дочери раввина.

«Вот это сейчас опаснее всего — клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение многих лет из всех “демократических” рупоров. Думаете, с него всё как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нём воодушевлению, воле, сплочённости, если только и знают, что обирают его и физически, и морально… Так что осторожнее с обвинениями народу — они могут звучать не по адресу...»

«Отвергая западное представление о гуманизме, критик находит воплощение соборности в русской литературе и выявляет одну из основных ее черт, заложенную в корне этого слова, — духовное единение людей...»

«Автор повести сконцентрировал внимание читателя на изображении цивилизационного своеобразия в отношении к окружающему миру русских моряков-пионеров. Освоение новых земель показано не в контексте западного гуманистически-возрожденческого завоевания и порабощения коренного населения, а в свете стремления представителей русской цивилизации, вторгаясь в иные земли, налаживать с ее народами диалог: добрые и дружественные, взаимообогащающие контакты...»

С особенным блеском написана первая глава книги, где рассматриваются письма Томаса Манна его шурину в Австралии. Изложение построено в форме захватывающей литературной игры, и читатель до конца главы не может найти ответ на поставленный автором ребус-вопрос: как в небольшом письме из восьми абзацев обнаружить следы драмы, случившейся с молодым ученым?

Рецензия на кн. Татьяны Шереметевой.

«Вряд ли стоит говорить о битве исключительно эстетических миров. В современном литературном процессе на первом плане — идеологии, авторские дидактические движения. За писателем нашего времени часто скрывается философ-практик, иногда — прагматик общественного движения. Это своеобразная эстетика — эстетика духовно-интеллектуального предложения...»