Критика

«Автор повести сконцентрировал внимание читателя на изображении цивилизационного своеобразия в отношении к окружающему миру русских моряков-пионеров. Освоение новых земель показано не в контексте западного гуманистически-возрожденческого завоевания и порабощения коренного населения, а в свете стремления представителей русской цивилизации, вторгаясь в иные земли, налаживать с ее народами диалог: добрые и дружественные, взаимообогащающие контакты...»

С особенным блеском написана первая глава книги, где рассматриваются письма Томаса Манна его шурину в Австралии. Изложение построено в форме захватывающей литературной игры, и читатель до конца главы не может найти ответ на поставленный автором ребус-вопрос: как в небольшом письме из восьми абзацев обнаружить следы драмы, случившейся с молодым ученым?

Рецензия на кн. Татьяны Шереметевой.

«Вряд ли стоит говорить о битве исключительно эстетических миров. В современном литературном процессе на первом плане — идеологии, авторские дидактические движения. За писателем нашего времени часто скрывается философ-практик, иногда — прагматик общественного движения. Это своеобразная эстетика — эстетика духовно-интеллектуального предложения...»

«Сатира, да еще безоглядно правдивая, жалящая, не может вызвать повсеместной любви. Но она помогает исцелению и потому заслуживает благодарности…»

К 1903–1906 годам, когда создавалась статья, Толстой уже был автором нескольких произведений для сцены. Из них особой популярностью у русских и зарубежных зрителей пользовались драмы «Власть тьмы», «Живой труп» и комедия «Плоды просвещения». Но почему после выдающихся сочинений в прозе писатель обратился к драматическому жанру?

Вряд ли можно счесть совпадением тот факт, что писатель взялся за создание «Портного» сразу же после ухода (2011) с завидной должности. Вероятно, судьба Каргина, в молодые годы библиографа, а потом госчиновника высокого ранга, решившегося на странный и, по сути, самоубийственный для его карьеры вызов тому, чему он долго служил, некоторым образом преломляет опыт самого Ю. Козлова.

Однако если любимые Н.И. Рыленковым поэты-символисты П. Верлен, А. Рембо, С. Малларме переносили в свои стихи из живописи импрессионистов туманную дымку как символ зыбкости ощущений и душевной тоски, то для пейзажной лирики Николая Ивановича состояние замкнутости на собственном эго не свойственно.

Полноценный Зверь складывается из совокупности маленьких «зверей», которыми становятся одичавшие охотники: начав с уничтожения свиней, они заканчивают убийством себе подобных.

Уже второе столетие Гоголь мучает нас своей загадкой, как он мучил себя и своих современников. Его проблема, несомненно, в разрыве идеала и жизни — при любви к обоим. Он высветил искусы зла светом Истины, воплотив дух, идею Блага в образе.

Он писал по-русски, чтобы быть понятым одними, и писал на идише, чтобы быть понятым другими – всё это вместе взятое, и то, что стих его был музыкален, и как личность он был мягким и приветливым, сострадающим и привлекательным внешне – всё это определило его единственность в своём роде.

Небольшое стихотворение Окуджавы позволяет заглянуть в тёмный мир подсознательного, в мир потаённых страхов, которые однажды, в шестидесятом году прошлого века, просочились наружу – и зловещими слухами пошли по Москве, второй раз за семь лет. Слухи эти не имели тогда никакой политической, административной (словом – государственной) поддержки (а слухи пятьдесят третьего года – имели).

Грубо переделывая, нагло дописывая, умышленно искажая оказавшиеся в ее распоряжении тексты брата, Элизабет своей невероятной безумной волей создала представление, что Фридрих Ницше – антисемит, – предтеча и идейный вдохновитель германского нацизма. Она вылепила образ, не имеющий ни малейшего отношения к действительности, карлицей-нибелунгшей выковала символ зла.

Отождествляя собой детское дыхание (не случайно он писал стихи для детей),- чистое и невинное, – поэзия Аронзона вся – отношение к невещественному миру через непосредственное проживание в мире материальном, она – первичный смысл творчества – наследие любви.