История

Будучи одним из крупнейших в России фабрикантов и купцом первой гильдии (с 1897 г.), он был еще и высококультурным человеком. Каждую осень он покупал в Большом театре ложу на весь сезон и получал ключ от ложи. Это давало ему возможность возить свою семью на все оперы и балеты, а также на гастроли приезжих знаменитостей.

Во время оккупации Корчак носил польский военный мундир и не подчинялся требованию носить повязку с голубой звездой Давида. Он не ограничивался руководством своими Детскими домами, но помогал и другим детским организациям. Когда детей и воспитателей поместили в гетто, друзья предлагали ему выйти и были готовы спрятать его на «арийской» стороне, но Корчак отказался.

Польское еврейство, занимавшее центральное место в культуре идиш, количественно – первое место в мире и обладавшее высоким интеллектуальным уровнем, могло бы стать хорошим «подспорьем» для возрождавшейся еврейской страны. Но эмиграция в Палестину была трудно осуществима: нелегко было преодолеть рутину, для отъезда нужны были деньги, разрешение польских властей, согласие британских чиновников Палестины…

Меир был потрясен не меньше, чем в тот раз, когда узнал само имя – Сугихара. Его отец стоял в очереди к японскому консулу, о котором сам он недавно понятия не имел, а теперь с трудом собирает о нем материалы и живые свидетельства?! Ради этого летал через океан! Но почему отец всю жизнь молчал? Нет ответа.

Так что, если судить не по крайностям и по их количеству, а по исходным побуждениям, то оба фланга русского зарубежья имели свою правоту. Если одни призывали быть готовыми к всегда близкому пришествию антихриста, концу времен и Страшному суду, — то другие ощущали столь же вечную близость Царства Божия, пытаясь Его уловленным дыханием улучшать, насколько возможно, несовершенный мир, сопротивляться силам зла в нем.

"...Вот так: сначала страх, от которого русские должны наконец освободиться, а потом покаяние за безумство отречения от Государя и за клевету на всю Царскую Семью и скорбное поклонение их мученическому подвигу,  – вот наше нынешнее наследство. Но чтобы вступить в права этого наследства, нам необходимо полностью очистить имена святых Царственных мучеников от клеветы, и первая, перед кем мы виноваты, – святая Царица-мученица..."

Рубрика "Поэзия Первой мировой"

Человечество находится на пороге замечательных открытий. Все ярче выступает идея всеобъемлющей физической теории, все большую роль играет геометрия. Может быть, в высшем смысле, не буквально, окажется прав Эйнштейн, а его теория, сводящая силы тяготения к геометрии, окажется моделью всеобъемлющей теории

Особенно трудными для Ходасевича были последние его годы. Жизнь – в долг, карточные проигрыши, старые и новые болезни. В 1932 году его оставляет Н.Н.Берберова. Страшась одиночества, Ходасевич женится в 1933 года в четвертый раз – на Ольге Борисовне Марголиной, племяннице писателя М.А. Алданова.

Еврейские книжные знаки формируют историческую память, традиции культуры, помогают установить путь книги, её судьбу. А судьба еврейских библиотек очень интересна и во многом трагична, на некоторых из них следует остановиться отдельно, и в этом нам поможет еврейский книжный знак, который тесно связан с историей российских евреев.

Отрицательное обаяние Печорина и Демона приписывают иногда самому Лермонтову, но в то же время чаще всего не только исследователи, но и читатели, особенно молодые люди, видят в нём своеобразное «очарование зла», странность, притягательный романтизм, байронизм. И как при этом забыть, что прекрасному русскому поэту было всего 26 лет, без нескольких месяцев 27, когда его жизнь закончилась?!

Это личная попытка понять как, начав с чистого листа, на месте не тронутом Западноевропейской цивилизацией, в первобытной глуши, небольшое количество религиозных диссидентов из Европы сумели не только выжить, но и разработать принципы демократического общества, заложив основу будущего могучего государства.

Бенито Муссолини любил щегольнуть знанием авторов, которых он якобы читал - но уж труды Никколо Макиавелли ему и в самом деле были знакомы. Великий флорентинец положил начало исследованиям искусства политики, и рассматривал эту область человеческого опыта с холодной беспристрастностью геометра.

Все без исключения персонажи – вплоть до самых эпизодических, – фигурирующие в настоящем повествовании, – реальные исторические лица. Практически все описанные события имели место, а если не имели, то вполне могли бы его иметь.