История

Советские танкисты получали задачу до боя и в бою практически не управлялись – ввиду несовершенства или полного отсутствия радиосвязи между экипажами. Они действовали разобщено, руководствуясь пониманием той картинки, какую видел сквозь свою смотровую щель командир машины.

Несмотря на то, что первый театральный сезон оказался более чем удачным, некоторые актёры сочли себя нереализованными, в чём они обвиняли руководство театра. Пересуды и зависть к более талантливым коллегам привели к расколу труппы на два лагеря.

Люди, подобные Леону Коварскому, воистину составляют золотой фонд русскоязычной алии, но, к сожалению, не государства в целом. Невостребованность громадного опыта и огромного творческого потенциала наших бывших соотечественников является не только вопиющей несправедливостью по отношению к ним, но и наносит ощутимый ущерб нашему государству.

Мучительные опасения за жизнь (и репутацию!) Андрея, по-видимому, так обескуражили и напугали Юлия, что он стал панически приспосабливаться к его «откровенным признаниям» и уговаривал и Марка Азбеля не перечить следствию. В ходе такой перемены ролей Юлию потом на суде пришлось отчасти признать свою «вину», а Андрей зато блестяще выдержал свою, согласованную с КГБ, позицию «несгибаемого» ("но только эстетического") диссидента и своей вины не признал.

Переворот, гражданская война сломали устоявшийся быт, смели с насиженных мест, заставили людей – хотели они того или нет – произвести «переоценку ценностей», но, несмотря на это, люди стремились восстановить быт в соответствии с привычными и потому милыми их сердцам стандартами далекого «мирного» времени.

Поскольку нереально было мечтать о полном интеллектуальном и физическом восстановлении Ландау, то возникает неудобный, но неизбежный вопрос: а стоит ли так жить, тем более, учитывая с какой огромной интеллектуальной высоты пришлось упасть несчастному Льву Давидовичу.

Огромный по объему сборник под редакцией Б.Л. Альтшулера и В.Е. Фортова представляет обзор удивительных судеб нескольких поколений российских ученых, создавших советское ядерное оружие, восстановивших ядерное равновесие и тем самым предотвративших угрозу самой страшной атомной войны.

Совершенно необоснованно и лишено правового смысла обвинение в «разжигании эмиграционных настроений среди лиц еврейской национальности». В уголовном законе нет такой правовой нормы, которая запрещала бы одному еврею советовать другому еврею уехать в Израиль

Это был по преимуществу заговор аристократов. Горе стране, не имеющей аристократии. В ней нет и совести. Уязвленная совесть старой германской аристократии подвигла ее на высочайшее самопожертвование и спасла репутацию германского народа.

Именно в Москве, где «струйки мировой революции текут около стен Кремля», случилось то, чего никак нельзя было предположить. Такого поворота событий не ожидали ни секретарь Сибкрайкома ВКП (б) Сергей Сырцов, ни ответственный секретарь литературного журнала «Сибирские огни» Владимир Зазубрин, который вместе с делегатами прибыл на XV партийный съезд. Записка, отправленная в президиум, по сути, ставила писателя к стенке перед взорами «настоящих людей»: «На каком основании на съезде коммунистов присутствует провокатор Зубцов?»

Восстание в Собиборе – одна из самых героических страниц в истории еврейского Сопротивления в годы Второй мировой войны, единственный за время войны случай, когда из лагеря смерти бежали сотни заключенных и была убита бóльшая часть находившихся в зоне лагеря эсэсовцев. Это восстание уникально по плану, по исполнению и по кратковременности подготовки.

Целую послевоенную жизнь, а с окончания Второй мировой прошло уже больше шестидесяти пяти лет, Михаэль прожил сам, ни с кем особо, кроме чиновников в учреждениях да художников изредка забегавших к старому маринисту, не общаясь. Ведь он же не мог говорить!

Свидетельства евреев поколения войны и послевоенного поколения собирают по всему миру волонтеры. Но чтобы человек ощутил мощную внутреннюю потребность отправиться в какое-нибудь село, находившееся под оккупацией, и попытаться раскопать там сведения о жертвах нацистов и их пособников, вначале он должен даже не столько понять, сколько прочувствовать: это (вспомним поэтическую строку из «Реквиема» Роберта Рождественского) нужно не мертвым, это надо – живым!