История

Я посмотрел все три постановки «Габимы и мне действительно не хватает слов, чтобы выразить восхищение тем наслаждением, которое я испытал. Хотя я, понятно, не понимаю ни слова на иврите. Во-первых, я даже не представлял, что иврит является одним из самых красивых языков на свете. Он звучит красивее итальянского. Относительно «Габимы» я должен сказать, что испытывал те же чувства, что и в «Ла Скала» в Милане. Там я тоже ничего не понимал, но музыка и пение воистину околдовывали.

Кратко описывая каждое из трёх знаменитых дел, я ещё раз обратил внимание на разительное сходство между ними. Кроме того, что было отмечено в самом начале, невольно поражаешься тому, насколько однообразны были действия властей. Они многие годы и с редким упорством выстраивали свои официальные противозаконные линии, старательно выгораживая виновных, и не соглашаясь пересматривать дела для оправдания страдающих невинно…

За 1923–27 гг. оперный театр под руководством Голинкина поставил более 15 спектаклей классического оперного репертуара. Голинкин был поборником исполнения опер на иврите (еще в Одессе И. Карни и Ш. Черниховский перевели на иврит многие либретто). Спектакли давали в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе, их посещали и евреи, и арабы, и англичане, за первые три года — более 150 тысяч человек.

Евреи, вышедшие из Египта, не воспылали любовью к Земле Обетованной, и были за это наказаны 40-летним скитанием по пустыне, чтобы ни один, достигший 20-летнего возраста к моменту отречения всего народа от цели исхода (за исключением Иегошуа бен Нуна и Калева бен Йфуне), не дожил до входа в землю, текущую молоком и мёдом. Ион Деген прожил в Израиле почти 40 лет, и в течение этого времени выражал свою любовь к стране всеми возможными способами, в т. ч. в стихах.

Тогда же, в декабре 1989 года я попал еще на одно заседание в подвале парламентской “книжки” на проспекте Калинина (еще — не Новом Арбате), выступал Сахаров, о чем-то хорошем договорились. Вышли, в гардеробе зала Елена Боннэр бережно повязывала шарф Андрею Дмитриевичу, а он, послушно замерев, продолжал развивать тему. На следующий день мы узнали, что он умер…

Молодежь, главным образом, хотела получить интересную работу и крышу над головой, старшее поколение, в лице лучших представителей, стремилась получить простор для обширной научной работы, но были ведь не только лучшие… Непомерные амбиции одних, авторитаризм верхних эшелонов власти, привели к многочисленным конфликтам, что не могло не отразиться на общем климате. Первым попал «под нож» хирург (!) Евгений Николаевич Мешалкин.

Через Яшу я познакомился с другими людьми из «культурного мира». Среди них был некто Гельфанд, тоже обладавший такой редкостной коллекцией пластинок, что даже Консерватория одалживала их у него. Познакомился я и с целой компанией завсегдатаев филармонии и художественных выставок. Они, мне казалось, ушли далеко вперед от меня в культуре, ибо в филармонии их интересовал уже не Чайковский и Бетховен, а Стравинский и Барток, а в живописи — не Репин и Суриков, а Пикассо и Клее.

Вся гевалт-публицистика, вся тс-с-с-конспирология, всякое настырное мозгоимательство, все эти истерические “борьбы” то против израильских агрессоров или глобального потепления, то в защиту веками страдающего гейства ли, женства, негритянства ль — все они основаны на дешёвом, но популярном актёрском приёме «переиродить Ирода» (помните Гамлета?). Популярном, поскольку поначалу он неизменно успешен…

Однажды, осмелившись, я пригласил объект своего тайного обожания …ну, конечно, в кино — благо, рядом был кинотеатр “Победа”. И она согласилась! Фильм был болгарский — “Затмение” — что полностью отвечало моему тогдашнему состоянию. Правда, мест рядом не оказалось — второй после названия фильма тревожный симптом для первого совместного выхода, но всё равно я был счастлив.

Избирательное право стало всеобщим, и все больше народу — от обдолбанных бродяг до профессоров кислых щей и вареной ваксы — решают, как тратить налоги, которые они не платят. Основатели западных демократий боролись за свои права собственников, современные же избиратели, не имея собственности, про такие права не понимают.

Что в первом веке, что в двадцать первом, никогда не было среди евреев единомыслия. И не думаю, что когда-нибудь будет, потому как существовать оно может: или между умными людьми, или между людьми глупыми, потому как только они обладают единомыслием сами с собой и друг с другом, желают справедливости, благополучия, и стремятся к этому сообща.

Правда состоит в том, что Америка не является единственной страной и культурой на планете, которая была основана на свежей крови тех, кто пришёл раньше. Каждая страна, каждая нация, каждая культура была основана мясниками. К сожалению такова жизнь. Люди Запада, которые сегодня высоко машут флагами прав человека, являются детьми или внуками вчерашних убийц и насильников.

Мы с братом с удовольствием хихикали, когда приходили списки лауреатов Ленинской и Государственной премии и наши бабушки и дед углублялись в непонятные названия премированных научных работ и высчитывали, сколько из лауреатов евреи. Иногда фамилии были обманчивы, и они жарко спорили, может ли какой-нибудь Михельсон оказаться немцем, или все-таки и он из наших.

«Начало этого столетия изобилует 100-летними юбилеями многих флагманов в различных сферах жизни. Родившиеся в начале прошлого столетия, они прославили XX век в его середине или во второй половине, а потом постепенно стали сходить со сцены, оставляя свои мемуары. Не знаю, к счастью или нет, жизнь имеет свои пределы. Но надо признать, что флагманы не смогли бы выполнить свою миссию без поддержки своих команд, членов которых я обозвал морским термином “мателоты”. Вот эти мателоты, чью роль в деятельности флагманов трудно переоценить, зачастую остаются в тени…»

«…земля приближается… вся такая белая, пушистая… и кажется, что снег такой мягкий!.. И земля вся такая мягкая, как огромная перина… И только вдалеке редкие перелески… А я падаю прямо на поле — обидно! Вот бы лесок какой, а?! Вся надежда… в войну летчики падали на деревья и хоть поломанные, но оставались живы, а тут чистое поле…»