Литературоведение

И надо ж такому случиться, что жена одного из братьев, Аглая, до иноземцев была зело охоча — молвит кто не по-русски, сразу глаза закатит и кругом оглядывается, банкетку ищет, чтоб в обморок пасть.

Леди Рот впоследствии прославилась как одна из первых женщин-прозаиков и поэтесс Англии начала и середины 1600-х годов. Под первой я имею в виду не столько качество, сколько порядковый номер.

В Сочельник 1903 года в Царском Селе в компании друзей Николай Гумилев познакомился с Анной Горенко (Ахматовой). С этого момента начинается мучительный, порою безнадежный роман. Гумилев влюблен как, пожалуй, несмотря на многочисленные влюбленности, с ним больше не случалось.

Кушнеровское высказывание про быт, который «брови бычит», вошло, похоже, в мой речевой обиход. На вопрос подруги, много ли дел у меня сегодня, я вместо подробного перечисления многочисленных домашних дел, сказала как-то: «Быт свои брови бычит». Некоторым строкам из стихов Б.А. предстоит, думаю, долгая жизнь — они станут афоризмами.

Ложь, если с ней не бороться, сама не уступит место правде. Она, как опухоль, будет расти, пока не погубит весь организм. И тогда у новых поколений читателей и сомнений не возникнет, что «Валенки» написал не Деген, а Коренев.

Мы стояли на холодном ветру, леденеющими ногами переступая в талом замусоренном сугробе. Шел 1989-й, и Москва давно толком не убиралась: Перестройка. Мы только что вышли из редакции «Иностранки», и после острой и моментами откровенно враждебной там общей дискуссии разговор наш теперь получался какой-то весь рваный, нервный. Но было ясно: я разговариваю с поэтом.

У входа в главпочтамт возникла стела, окружённая у подножия россыпью имён областных центров. С указанием расстояния в километрах от Киева. Остолбенел. Гляжу — что такое? Оказывается, центр республики Крым отстоит от столицы ровно на 666 км… Сатанинское число… Не успел досказать Владимиру Натановичу, как из трубки — очередь нелицеприятных слов. Будто это я, а не украшатель моего родного города, всобачил потустороннюю цифру.

«В книжице», «старался, как мог» — здесь нет рисовки и демонстрации скромности. Здесь душевный трепет перед божеством по имени Поэзия. «И приглашая заглянуть в свою «исповедальню», — пишет автор в конце предисловия, — я тайно рассчитываю…» Дорогой мой друг Борис, ты тайно рассчитывал, а я явно свидетельствую, что твоя поэзия в лучших твоих стихах заслуживает высочайшей оценки.

Судьба безвестного дедушки, которому не посчастливилось дожить до того дня, когда его многолетний, заветный труд выйдет из печати, стала для меня неотделимой от судьбы великого произведения русской литературы, которое тоже долгие годы было запрещено к публикации, передавалось только из рук в руки, оставаясь Самиздатом, употребляя сегодняшний термин.

Что характерно для Германа Гецевича – чуть ли не пушкинская легкость. Всякое отсутствие модерновости, умствования и изыска. То есть, он вовсе не чужд новаций, на своем сайте он приводит короткий перечень близких ему поэтов, среди которых были Генрих Сапгир, Игорь Холин, Петр Вегин. Себя самого Герман Гецевич, похоже, считает поэтом-экспериментатором...

Почему мне часто приходят на ум строки поэта со странной (так и хочется сказать – витиеватой) фамилией? А через них – размышления о его судьбе. Вероятно, потому, что поражает трагическое несоответствие между его короткой внешней жизнью Веневитинова (он прожил неполных 22 года) и его жизнью внутренней – насыщенной, сложной, противоречивой.

К неизвестным страницам биографий представителей рода Пушкиных, стоявших у истоков создания Санатория «Узкое» и легендарной «Республики Санузия»

О книге Ефима Бершина «Мёртвое море»

О книге Бориса Кутенкова «Решето тишина решено»

О книге Юлии Мельник «Алконост»