Литературоведение

Всю жизнь Сагаловский подчёркивал свою принадлежность к «народу Моисея» и спорил с А. Городницким, утверждавшим, что «родство по крови образует стаю, родство по слову создаёт народ»: «Я мысленно историю листаю / и думаю, что всё наоборот» — за евреями всё время «мчится волчья стая, которая в родстве по слову «жид». И потому он убеждён, что «родства по слову мне не нужно даром, / родство по крови — то, чем я живу».

Антисемитизм как составная часть идеологии шовинизма всегда использовался и стоял на службе государственно-охранительных, великодержавных концепций. Curriculum vitae Достоевского, бессмертного в относительности времени писателя и вполне бренного человека, дает нам четкую хронологию и даже географическую координату «слома» свободолюбивой, вольной в начале сего пути личности: арест в 1849 году и «опыт конца» во время инсценированной смертной казни.

Владимира Орлова фамилией наградил прадед, николаевский солдат, получивший после двадцати пяти лет службы «царю и отечеству» надел в Крыму. В придачу — родовое имя командира полка. Своё за годы военных тягот подзабыл. Или не знал, как его воспроизвести на кириллице. От отца поэту досталось отчество — Натанович, от матери — характерная горбинка на носу.

Папки, папки, папки… Во всем, что я нахожу в них, впечатление его присутствия, биение его сердца. Как будто он только отложил ручку, задумался и вот-вот вернется к написанному. И вместе с этим рождается грустное ощущение сиротства, какое бывает в доме, оставшемся вдруг без хозяина.

Откровенность автора «Будденброков» очень нравилась Курту, который всю жизнь гордился тем, что в молодости Томас Манн был ему близок. Посвящение Мартенсу новеллы «Тонио Крёгер» стало вершиной их отношений.

То есть по нему стреляли, но он просто был “от пули невредим”, а то бы прихлопнули, конечно. Поэтому адекватно интерпретировать поэму надо так: Исус не возглавлял отряд красноармейцев, а находился против них впереди, а они по нему палили, и он отступал от них.

Представляется, что причиной возникновения столь странного и противоречивого образа автора сонетов является неверная исходная предпосылка. По моему мнению, Шекспир не был автором сонетов. Их написали три человека — две женщины и мужчина, близкие родственники, члены одной большой семьи.

Я любила бывать в этом доме, в нем жил дух родных ленинградских квартир с их особым уютом: корешки знакомых книг на полках, фотографии вперемешку с картинами на стенах и только в гостиной — камин, американское дополнение к эмигрантскому интерьеру.

Я допускаю мысль, что кому-нибудь этот иллюстративный ряд в книге может показаться необязательным, нарочито искусственным, но удивительное дело — по мере погружения в ткань книги открывается чудо: каждый рисунок оказывается абсолютно необходимым, а его точное “попадание” именно в нужное место книжного поля оборачивается магической аурой издания.

В книге Зоар нет винограда. Там — буквы-кони, там — всадники, там — речь о наступлении с боевым оружием в руках. А у Мандельштама — в первую очередь именно зрелище спелой виноградной лозы вызывает картину тех самых конной битвы и текста одновременно, где, правда, нет огня, но есть свет — целые горы южного света.

Это был стихотворный альбом, в котором (о, святой ужас и радость!) оказались вписаны стихи Анны Андреевны Ахматовой с ее правкой (наискосок), проставленными ее рукой датами и так далее.

Татьяна Лившиц-Азаз написала удивительную книжку: с одной стороны, в ней отражен частный опыт эмигранта, нашедшего свою духовную нишу в журналистике, а с другой, — на страницах книги идет откровенный разговор о жизненно важном предмете: о самоидентификации выходца из России, “построившего свой дом” в Израиле.

Переулочки Арбата, живущие в объятьях Пречистенки и Поварской, – бывший дворянский район столицы, а ещё раньше – слободской. Исчезнувшие навсегда, неузнаваемо изменившиеся, они всё окликают то говорящей топонимикой, то поэтической строкой, хранящей память о старомосковской жизни. А то и напрямую – воспоминаниями о поэтах, чьи следы не остудили зимы перемен, градостроительных новшеств и – «находок».

О Бурлюке-поэте можно говорить и говорить. Но если в предыдущих публикациях мы говорили о самом процессе написания им стихов, то в этой, завершающей, я хотел бы взглянуть и на «другую сторону медали».

О книге Светланы Андроник «Островенное»