Литературоведение

Придя к власти и всячески разыгрывая карту реваншизма, демонстрируя намерение аннулировать условия позорного для Германии Версальского договора, нацисты занялись милитаризацией экономики и созданием миллионной армии, что резко сократило безработицу в стране.

«Созидательное начало в человеке побеждает. У Фауста две души. Одна довольствуется знанием о том, что его непосредственно окружает, другая — жаждет познать и испытать все, что только может встретить человек на своем жизненном пути. Она не хочет довольствоваться рефлексией, погружением в собственный внутренний мир, она хочет деятельности, познания мира, отдаваясь делу…»

«Тема войны, которая пришла в Донбасс после семидесяти лет мира, является постоянным предметом творческого осмысления поэта. Особенно интересно проследить, как в произведениях Елены Заславской выражаются культурные архетипы и базовые мифологемы русской культуры, центральное место среди которых занимает мифологема смерти. Поэма Nemo, созданная через пять лет после начала войны, даёт богатый материал для исследования структуры этой мифологемы…»

«Под диалогической этикой в отрицательном смысле я понимаю этику, которая направлена на смягчение и в идеале — на преодоление жесткого монологизма и нормативности. В положительном смысле — это этика персональной ответственности, исходящая из личностной автономии и творческой индивидуальности…»

На свою удачу, будущий руководитель мирового пролетариата не знал, что Илья Лохматый язвительно высмеивал за его спиной «угреватую большевистскую философию», припечатывая ее создателя Промозглым стариком, Лысой крысой и Картавым начетчиком...

Человек, начавший читать эту книгу с оглавления, если он не профессиональный знаток эмигрантской литературы, скорее всего растеряется: «Кто эти люди, судя по всему, незаурядные, написавшие много хорошей прозы и хороших стихов? Впервые слышу!»

...Позднее к трактату об ангелах добавились «Трактат об обезьяне» и «Трактат об исходе». Первое, что всплывает в памяти при слове «трактат» – это «Богословско-политический трактат» Спинозы. Прямо скажем, сочинение весьма далекое от поэзии. Поэтические трактаты? Как можно?

Посмотрим же — как продолжилась ‘Петербургская повесть” в жизни её создателя. Как тема поэмы преломляется в судьбах филологов-пушкинистов, под строгим взглядом Всадника на берегу Невы. Увидим не меркнущее с годами чудо, “божественный глагол”.

Горькая участь ленинградских поэтов эпохи новеченто сравнительно с поэтами московскими ни на крохотную секунду не противопоставляет Ленинград Москве в целом. Ленинград ни на тютельку не был лучше. Он был хуже. Страха было больше. Режим в обоих городах был одинаково подл, человеческий материал одинаково низок, а ведь город — это люди, не камни и деревья.

Игорь Сухих — ученый-литературовед, естественно было бы услышать от него объяснение противоречивых правил его коллег при установлении авторства. В нашем примере Коренев, почти наш современник, объявляется автором стихов, не предоставляя хронологически достаточно ранний автограф. В то же время, например, Дмитрию Веневитинову отказано в авторстве на стихотворение «Родина» только потому, что автограф не был найден.

Сейчас даже представить трудно силу его влияния на всех и вся в то время, силу его слова, мысли, и не только в России. Уже после первой мировой войны известный немецкий писатель Томас Манн даже так написал: «…и в дни, когда бушевала война, я часто думал о том, что она вряд ли посмела бы разразиться, если бы в четырнадцатом году глядели еще на мир зоркие и пронзительные серые глаза старца из Ясной Поляны».

Хочу звездой сбежать на небо. Хочу безумие спасти. Собрав все силы для побега, далекий свет произвести. Чтоб над безволием всей волей, всей болью каждого луча светить лишь тем, кто сам до боли познал, как тайна горяча. Бежать, и там в далеких гнездах искать последний свой приют. Где мир безмолвствует, лишь звезды друг другу свет свой отдают.

Читая и перечитывая Водолазкина, мы убеждаемся, что «жизнь ученого полна опасностей и тревог, в ней есть свои землетрясения и цунами». Она может послужить материалом для художественного воплощения в прозе и эссеистике, от почти трагической поэтики до сатиры и анекдота, в широком диапазоне от высокого стиля к низкому.

«Фауст» — это откровение Нового времени, сакральный текст. Ни больше ни меньше. «Фауст» предлагает альтернативную (пиетическую) религиозность — с живым чувством Высшего начала вместо догматов, обрядов и молитв, в виде своеобразной дорожной карты самосозидания.

Заключение — сначала в одиночной келье, а затем в более просторном помещении — было мерой крайне немилосердной и продолжалось семь лет, два месяца и несколько дней. Историки так и не пришли к единому мнению о причинах столь долгой бесчеловечной кары со стороны Альфонса, «просвещенного монарха» и мецената, пусть даже своевольного и, по некоторым сведениям, грубого, но неизменно благоволившего к своему придворному стихотворцу.