Литературоведение

Этому поколению поэтов суждено было на долгие годы «уйти» в перевод, а Штейнберг уже в 1937 году в первый и, увы, не в последний раз оказался в краю необетованном. А между двумя сроками, проведенными в лагерях, была война.

На успешности защиты, возможно, сказался и XX съезд КПСС со всеми его последствиями: многие «доброжелатели» Н.Я. испытали тогда что-то вроде контузии и явно прикусили язык. За гибель мужа Надежда Яковлевна получила 5000 рублей компенсации — деньги пошли на раздачу долгов, покупку каблуковского «Камня» и на съем дачи на лето в Верее.

В день дуэли Лермонтов встретил Екатерину Быховец с тёткой, которых сопровождали Лев Пушкин, брат поэта, и ещё двое молодых людей. Всё это общество направлялось в Шотландку - посёлок, лежащий на полпути между Пятигорском и Железноводском.

Василий Лаврентьевич посетил Эренбурга в 1952 году, выполняя обещание, данное Осипу Мандельштаму, умиравшему почти у него на руках. Осипа Эмильевича он повстречал в октябре 1938 года в пересыльном лагере на Второй речке, под Владивостоком. Василий Лаврентьевич там уже был старожилом.

Откровения Бормашенко хочется выписывать кусками и периодами. Его проза пронизана близкими мне Стругацкими и далеким Марком Алдановым, мыслями о творчестве Чехова и титанических строениях Толстого – в книге есть целый раздел «Страсти по кириллице».

Жил на свете удивительный поэт, Лев (Лейб) Квитко. Как они, злодеи, могли убить такого светлого, солнечного человека... Он возвращал взрослых людей в мир гармонии, где все со всеми уживались. А детям он открывал царство самоцветов, лежащее у их ног, учил различать звуки природы и понимать язык предметов, животных и растений.

В обнажении и демонстрации этих «душевных порывов» и заключаются наиболее заметные «достижения» писателей «третьей эмиграции». Истосковавшись по свободе самовыражения и, наконец, получив ее, многие выразили свою «цивилизованность» в столь откровенной форме, что даже серьезные западные слависты часто бывали шокированы[85]. В представлении «освободившихся» от тоталитаризма всё должно быть «как у людей»: реабилитация мата, предельный натурализм, снятие сексуальных табу. В этом можно видеть попытку преодолеть некий комплекс неполноценности всё еще духовно несвободных советских людей перед «свободной» западной культурой. Лишенные нравственно сдерживающей традиции, они не справились с обретенной свободой: так рыба, выпрыгнувшая на берег из давящих глубин, начинает пьянеть от воздуха и трепыхаться...

Отрицая стереотип и затем возвращаясь к нему, писатель утверждает его уже в новом качестве — не как оторванный от действительности предрассудок, но как важную черту самой реальности. «Что мне противно в нашей семитической крови, так это страсть к наживе», — роняет Сусанна, однако сама оказывается готова на все ради денег.

В своей книге «Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов» Лазарь Флейшман приводит характерный отрывок из статьи Фадеева 1932 г., вошедшей в публицистический цикл под названием «Старое и новое»: “Анализ творчества Пастернака показывает, что в нем революционный романтик борется с романтиком реакционным, побеждает то один, то другой, и эта двойственность опасна”.

Племянник писателя, д–р Эдгар Фейхтвангер, профессор новейшей английской и германской истории в Саутгемптонском университете, в статье о двух фильмах, посвящённых еврею Зюссу (статья опубликована в журнале Damals, № 3 – 2004), высказал любопытную мысль о том, что Фейхтвангер писал роман, находясь под впечатлением от убийства министра иностранных дел Вальтера Ратенау в 1922 году. По мнению потомка писателя, судьба погибшего Ратенау определённым образом преломиласьв романе в образе Зюсса.

Солженицын силится спасти честь другой России. Той самой, которая, проиграв процесс, пыталась возвести часовню в честь убиенного от жидов младенца Ющинского, да встретила такой отпор со стороны подлинной России, что царь — по совету Распутина — велел эту затею оставить.

Еврейская культура отнюдь не нуждается в «превозношении», она нуждается в правдивом, честном, непредвзятом и всестороннем описании, которое противостояло бы не другим культурам, а мноковековым юдофобским наветам, равно как и основанным на лжи попыткам забвения и стирания из памяти человечества вклада евреев в нашу цивилизацию.