Литературоведение

Владимир Маяковский – это как отдалённая Планета (только литературная): давно, казалось бы, открыта, но так толком и не исследована; природа происходящих на ней катаклизмов не ясна, вызывает множество споров и диаметрально противоположных мнений.

Праздничной шумихой вокруг имени ранее запрещённого Маяковского явно намеревались утаить что-то важное. Булгаков, только что закончивший роман «Мастер и Маргарита», пытаясь разобраться, продиктовал жене за несколько дней до смерти: Маяковского прочесть должным образом.

Работы Набокова - натуралиста признаны и оценены, пусть и с большим опозданием. Его, однако же, никогда не сдерживали границы научной специализации, и он смело заявлял свои мнения по общим вопросам биологии, психоанализу, опытам И.П. Павлова, теории относительности, применению математики.

Итак - родина это нечто отдаленное, во сто крат более притягательное, чем великолепный Крым. Психологический казус: очевидность у автора вызывает равнодушие или отвращение, по-настоящему он любит только вымысел или невозвратимую потерю.

Этому поколению поэтов суждено было на долгие годы «уйти» в перевод, а Штейнберг уже в 1937 году в первый и, увы, не в последний раз оказался в краю необетованном. А между двумя сроками, проведенными в лагерях, была война.

На успешности защиты, возможно, сказался и XX съезд КПСС со всеми его последствиями: многие «доброжелатели» Н.Я. испытали тогда что-то вроде контузии и явно прикусили язык. За гибель мужа Надежда Яковлевна получила 5000 рублей компенсации — деньги пошли на раздачу долгов, покупку каблуковского «Камня» и на съем дачи на лето в Верее.

В день дуэли Лермонтов встретил Екатерину Быховец с тёткой, которых сопровождали Лев Пушкин, брат поэта, и ещё двое молодых людей. Всё это общество направлялось в Шотландку - посёлок, лежащий на полпути между Пятигорском и Железноводском.

Василий Лаврентьевич посетил Эренбурга в 1952 году, выполняя обещание, данное Осипу Мандельштаму, умиравшему почти у него на руках. Осипа Эмильевича он повстречал в октябре 1938 года в пересыльном лагере на Второй речке, под Владивостоком. Василий Лаврентьевич там уже был старожилом.

Откровения Бормашенко хочется выписывать кусками и периодами. Его проза пронизана близкими мне Стругацкими и далеким Марком Алдановым, мыслями о творчестве Чехова и титанических строениях Толстого – в книге есть целый раздел «Страсти по кириллице».

Жил на свете удивительный поэт, Лев (Лейб) Квитко. Как они, злодеи, могли убить такого светлого, солнечного человека... Он возвращал взрослых людей в мир гармонии, где все со всеми уживались. А детям он открывал царство самоцветов, лежащее у их ног, учил различать звуки природы и понимать язык предметов, животных и растений.