Литературоведение

Памятуя его слова об Иосифе Бродском: «Знаешь, почему он не приезжает в Израиль? Боится, что потом не сможет писать стихи», – я со страхом подумал, не произойдет ли нечто подобное и с самим Межировым. Но этого не случилось, Саша даже в Израиле написал несколько стихотворений.

Уже в самом начале романа стараниями автора создается атмосфера игры, в которой читателю отводится роль отнюдь не стороннего наблюдателя, а активного участника происходящего. По мере развития сюжета эта роль усложняется и требует от ее исполнителя все более глубокого погружения и непосредственного отклика на происходящее.

Китеж-град затаился на дне / Моей тихой души. Временами / Колокольня сверкнет в глубине, / Думы-крыши мелькнут меж волнами. / И опять — мельтешенье речей, / Бег навстречу рябящему быту… / Град души моей скрыт от очей, / Сокровенному должно быть скрыту.

Раскольников через совершенное им убийство фактически приходит к пониманию того, что каждый человек создан по образу и подобию Божию. Причем, он приходит к пониманию этого не в традиционно-христианском смысле, когда подразумевается некая телесность Бога, а к пониманию в духе Маймонида, который, как уже подчеркивалось, постулат о том, что человек создан по образу и подобию Божию, интерпретировал в том смысле, что он обладает разумом, обладает свободой морального выбора.

О Шолом-Алейхеме Финкель пишет, что он "словно магнит… притягивал к себе обстоятельства". Так же и Финкель в ходе работы притягивал к себе сведения, рассказы, все, что так или иначе имело отношение к герою его книги.

Смех – грозное оружие. Ранний Антон Чехов, смеясь, мстил всему миру за отца, за детские унижения. Но если поздний Чехов готов простить грехи ближним своим, то Шолом-Алейхем... нет.

О повести Вениамина Слепкова "Посланец Вселенной"

В целом траектории поэтов «коренной квадриги» Серебряного века – Мандельштама, Пастернака, Ахматовой и Цветаевой – довольно близки друг к другу: крутое падение в 1992-1994, рост в 1995-1996 и медленное полупадение-полупарение в последующем.

Нельзя обойти вниманием еще одну важную тему повести, связанную с историческими корнями сталинского абсолютизма, увиденными Козыревым гораздо раньше и глубже многих послевоенных исследователей тоталитаризма. Почему этот правитель, считавшийся подданными «чем-то вроде полубога, если не представителем самого творца», изображен Козыревым как заурядный, недалекий, порою жалкий старик?

В ницшеанстве есть, – за что оно симпатично, мне, по крайней мере, – мистическое, метафизическое. А у Ахматовой (и Мандельштама) такой черты в их ницшеанстве не было. Она была акмеистка, то есть враг символистов с их залётами куда-то в позитивное невообразимо высокое, хоть и не религиозное. Чехов же вырвался не только из серой жизни семьи своего отца, но и из христианства.

В набоковской алхимии переплавки слов в вещи отсутствует основной ингредиент аллегории, ее материальная основа – непосредственное употребление слов как символов, когда, например, «смерть» превращается в «Смерть».