Эссе

Ю.М. Брук был необыкновенным энтузиастом просветительства. Мне довелось слушать очень много его замечательных рассказов о юношах и девушках, добивавшихся каких-то неожиданно красивых решений или иных творческих удач. Он изъездил всю страну, агитируя школьников за науку.

Доброта Юлика не знала границ. Он был необыкновенно внимательным, всегда старался сделать приятное своим друзьям. Каждую осень он отправлялся в синагогу, покупал там новые настенные календари и с восторгом их раздаривал. Однажды мы шли вместе после покупки календарей в синагоге на Большой Бронной улице.

Было в нем еще одно свойство, которое, кажется, не только полностью отсутствует среди поздних поколений, но которое даже трудно выразить средствами современного русского языка. Возможно, это качество можно было бы определить как «ревность в служении», и оно проявлялось и в том, как Юлий Менделеевич относился не только к самой науке физике, но и к делу научного просвещения.

В те годы многие призеры Всесоюзных олимпиад пытались поступать в МФТИ. Получив полный балл на экзаменах, владельцы «неподходящих» фамилий получали отказ на собеседованиях. Это вызывало естественное несогласие нашего сообщества. В это время (до конца 60-х) я был одним из лидеров приемной комиссии по физике Новосибирского университета. Юлик посылал нам этих абитуриентов, и — с благословения ректора С.Т. Беляева — мы принимали их на физфак НГУ.

В последние годы, когда я перестал выходить из дома, Юлик приезжал к нам, всегда увлеченно говорил про «Квант», про своих учеников на Физтехе, про журналы, издаваемые Е.М. Берковичем.

Если бы меня спросили, встречал ли я на своём жизненном пути кого-то, кто не нарушал священные десять заповедей, я бы ответил утвердительно и назвал бы имя: Юлий Брук.

Очень часто темой беседы становились «юные дарования». Либо это был новый студент (как обычно, замечательный, и в этом случае обсуждалось как ему помочь), либо Юлик рассказывал о замечательных успехах его бывших подопечных.

Какой невероятной энергией и умением зажигать самых разных взрослых людей он обладал, чтобы создать многостороннюю систему поиска одаренных мальчишек и девчонок. Организация Всесоюзных олимпиад по физике и математике, география которых охватила всю нашу гигантскую страну, не могла состояться без поддержки Министерства просвещения, ЦК Комсомола, руководства по идеологии Союзных Республик.

Как мне рассказывали ребята из его группы, при работе в студенческом практикуме ИФП Юля старался выполнять функции «идейного руководителя», записывал показания зеркальных гальванометров и оформлял отчеты. Но старался не прикасаться к стеклянным сосудам Дюара.

Мы встречались где-нибудь в ФИАНЕ или в МГУ, в кулуарах какого-нибудь семинара, и с пол-оборота начинали обсуждать какую-нибудь физику. Часто шли прогуляться по Ленинскому или Ломоносовскому проспекту, или провожали один другого до метро по нарочито не прямой дороге — и говорили о физике.

Юлий мог работать с самыми разными людьми вплоть до ЦК комсомола. Тогда же он организовал проект, по которому целая смена лагеря Орлёнок была отдана олимпиадникам. Когда сегодня нам показывают новаторские формы работы, где у детей джакузи, серфинги и кегельбаны, их становится немного жаль. Перед нами не плясали первые лица как цирковые медведи с балалайками. С нами возились Бруки.

Я раскрыл первый том и перевернул титульный лист. На обороте титульного листа обычно помещается список членов редколлегии. Не было на этот раз списка членов редколлегии. И не было никакого упоминания о том, что вообще была редколлегия.

Вложения Сороса в науку и образование в России не принесли вреда стране. Если учесть, что Сорос оплатил также прокладку сетей Интернета в России (потратив на это еще более 100 миллионов долларов США), станет ясно, какую пользу принесла его треть миллиарда долларов стране в целом.

Более важной является внутренняя (человеческая) составляющая либерализма, касающаяся характера и свойств простого человека. В этом внутреннем смысле либерализм, и тем более, американский либерализм, изначально признает невозможность и ненужность создания идеального человека и идеального общества. В этом его принципиальное отличие от европейской революционной идеологии.

Иногда в разговоре Дерен реагировал быстро и резко. Как-то раз Модильяни, будучи немного выпивши, пришел повидаться с Дереном и начал жаловаться на жизнь. Дерен в этот момент был очень занят работой, но поскольку он любил Моди, то не хотел выгонять его прочь. Дерен тогда носил рыбацкую кепку, и Моди, чтобы ему досадить, сказал: «Я вижу, ты теперь наш штурман». «Не разговаривай со штурманом», — посоветовал ему Дерен, показывая надпись на кепке.