ИЗО

Когда я пишу, что Боттичелли был человек с тонкой восприимчивой душой, я имею в виду воздействие на него всего им увиденного и прочитанного. Один человек выходит из концерта, полный впечатлений и энергии, другой — в восторге, третий — в слезах. Если эти трое — художники, то первый — Буонаротти, второй — Рафаэль, и третий — Боттичелли.

Не так давно закончилась жизнь Калужнина, а теперь могла окончательно завершиться его судьба. Как мы помним, так бы и случилось, если бы у него не нашлись заступники. Они хранили его произведения, а затем поспособствовали тому, чтобы явить их миру.

Имя фотографа, мистика, патриарха чешского буддизма Франтишека Дртикола до переезда в Прагу было мне совершенно неизвестно. Имена чешских художников и фотографов, за исключением нескольких — Альфонса Мухи, Франтишека Купки, Йозефа Судека, Яна Саудека — как правило, знакомы за пределами Чехии лишь специалистам. Поэтому неофитам, осваивающим новое культурное поле, можно позавидовать — они откроют для себя десятки удивительных имён.

Как и все советские люди, Калужнин привык, что о переменах объявляют на съездах. О более важных — на партийных, а о частных — на профессиональных. Иногда говорят обиняками: мол, хорошего много не бывает, так не стоит ли постараться еще?

Донат Горелов рассказывает, что Василий Павлович знал Николая Тихонова. В Ленинграде Тихонов был просто поэтом, одним из «серапионов», а переехав в Москву, стал начальником. В тридцатые Калужнин хотел попросить его о помощи. Он бы так и сделал, если бы мог обратиться напрямую, но Тихонов к этому времени обзавелся секретаршей. Вот этого было невозможно принять.

В этой квартире, в которую нужно спускаться по лестнице вниз, чтобы, оказавшись в ней, понять, что ты поднялся почти вровень с холмом за окном, живут два человека, способные доказать любому скептику, что любовь и преданность не выдумка поэтов. Вот только доказывать они никому ничего не станут.

Он уже — не он, но он меня не отпускает, и будет частью всего дальнейшего. Он уже в портрете Артемьева, каждый аллегорический элемент которого — один из цветов его интересной жизни, но более всего полотно окрашено в образ жены и музы, покинувшей его два года назад, его Изольды.

Он рисовал своих героев в выразительной реалистической манере. И в этих портретах ему удалось ухватить уникальные черты характера каждого индивида-заключенного, наполняя их образы смыслом жизни. Художник навсегда запечатлел личности, их лица, их души, их характеры, все то, что не смогла стереть и уничтожить нацистская машина смерти.

Я не склонна считать его растерянным и слабым. С автопортретов и фотографий смотрит умный, мужественный человек. Возможно, ощущая себя жертвой бессмысленного террора, он испытывал страх, возможно — гнев. Но, скорее всего — недоумение, ввиду нелепости и абсурда творимого людьми злодейства.

Конечно, я побывал в том выставочном зале, где экспонировалось на продажу полотно. Впечатление потрясающее. Кроме тех характерных образов, которые представлены на картине, она сама издает какое-то внутреннее свечение, особенно те места, которые выписаны черной краской. Такое свечение черного цвета я наблюдал только один раз, когда смотрел на картину Малевича «Черный Квадрат».

В наши дни Малага, сердце туристического региона Коста-дель-Соль, привлекает гостей атмосферой старого города и эксклюзивно испанскими впечатлениями, словно водопад «Колодец дымов» в Саламанке обрушивающимися на все органы чувств одновременно. Она манит средиземноморскими пейзажами и, разумеется, пляжами, общая протяженность которых около 14 км.

Я считала, что книгу такого поэта должен оформлять художник-мужчина, высокий, сильный, спортивный. Но Леонид не согласился и настаивал на своем. Я посмеялась про себя, как Сара, когда ей сказали, что она родит сына в 90 лет, но согласилась подумать и почитать стихи еще раз. И если возникнет «химия» — клик, как говорят на иврите, я соглашусь.

12 картин вместе выглядели как дополнение друг к другу, и были вполне на своем месте. Но отдельно взятая картина меня поразила, показавшись «потерянной», «неполной», «повисшей в пространстве», каковой она и была на самом деле. Тогда я понял все то, чему учил нас Сезанн — только самостоятельная картина является законченной, определенной, самодостаточной и достаточной в том, что она представляет.

Вряд ли герой работы «Свежий ветер» был таким же шутником. Но точно был портным. Ножная швейная машинка — почти единственное богатство комнаты, в которой ворвавшийся ветер чуть не сорвал с окна занавеску. Но меня привлекла другая деталь. Высоко на стене небольшая полочка с книгами.

Это вам не просто фигуры фараонов делать огромными, а фигуры рабов — маленькими. И не просто изображать вождя куда крупнее даже ближайших соседей, как на плакатах сталинской эпохи. Это — волшебный фонарь чуда, называемого властью, ее мистический и притягивающий характер, морок, от которого Сундуков постоянно избавляется и к которому постоянно возвращается.