Воспоминания

Я часто думаю о своих командирах — да и об этом нетрудно догадаться — но вот думают ли они обо мне? Боюсь, что рассчитывать на это не приходится. Они и о себе-то не думают, разве только следуют нехитрым велениям своей плоти — ей-Богу, нехитрым.

К началу войны в Норвегии насчитывалось всего 1800 евреев. Большинство проживало в столице. Население Норвегии не сразу поняло, что грозит этой небольшой общине. Не сразу поняли угрозу и сами евреи. В этом нет ничего удивительного — нормальному человеку трудно, а порой вообще невозможно представить себе каннибальскую сущность нацизма.

И я совершенно шокирован тем, что это происходит в том самом городе, где и Mag Mile. Мне не пришлось с таким столкнуться даже в странах Третьего Мира. Мне хочется орать. Неужели это в Америке, в Америке ли я? Я в Обамаленд.

Рабами в СССР были все: от примы-балерины Большого Театра и министра до колхозника. Но смысл жизни был. А потом дали свободу, а смысл пропал. И зачем мне свобода, при власти «братков»? Дайте мне мои сто двадцать рублей, прикрутите братков, верните ощущение причастности к большому делу и подавитесь вашей свободой.

Он здорово рассказывал истории. Не выдумывал их, как я, а вычитывал из мудрых, толстенных книг, написанных «на священном языке», там, поведал он, можно найти ответы на все, что хочешь. Только надо хорошенько поискать, ведь Всевышний не оставил безответным ни один вопрос…

Евреи всегда стараются задобрить, услужить. Такой народ. Задабривают, а их еще больше не любят. Может быть, чувствуют, что такая доброта от слабости, а слабых не любят. Да, я помню русское поучение, что добро должно быть с кулаками. А что делать, если у некоторых кулаков много, а доброты мало.

Пространство пьесы, с одной стороны, претендует на историческую достоверность (Берлин 1945 года), а с другой — очищается от некоторых наиболее вопиющих проявлений истории; только в таком полудистиллированном пространстве и может возникнуть эта парадоксальная и недолгая любовь.

Его книги ― постоянное возвращение к его началу, раздумья о пройденном и вновь ― дорога. Его книги — это эпопея еврейской жизни. Чтобы создать такое полотно, нужно было прожить жизнь со своим народом: рассвет, трагедию скитания и одиночества, инквизицию, Катастрофу и наконец ― возвращение на свою землю.

На следующий день всё повторялось: утром контрпример Эйнштейна, днем его обсуждение группой молодых теоретиков, вечером опровержение Бора и новое подтверждение правильности копенгагенской интерпретации квантовой механики.

Статья посвящена некоторым, не выясненным до последнего времени, аспектам научной биографии замечательного педагога, ученого и человека С.А. Яновской. Описаны выдвигавшиеся против нее обвинения о ее якобы участии в «красном терроре» времен Гражданской войны и «погромах» старых профессоров в период репрессий 1930-х годов. Воссоздана история возникновения и развития этих обвинений. Проанализированы излагающие их публикации. Показано, что эти обвинения не имеют под собой оснований.

Как и с выборами в члены-корреспонденты, повторялась история с выборами в академики. Его не выбирали, хотя все, я думаю, знали, что он по «Гамбургскому счету» является астрономом «номер 1» в нашей стране. Его выбрали в Американскую Академию Наук, членом Королевского Астрономического Общества Великобритании, он получил очень престижную золотую медаль Тихоокеанского Астрономического Общества им. Брюс, являлся профессором Парижского Университета. Но нет пророка в своем отечестве.

В этой переписке отражена не только деятельная дружба и сотрудничество Б.П. Герасимовича с крупнейшими американскими астрономами, но и жизнь самих стран — России, США, отчасти Европы, Германии в переломные 20-е — 30-е гг. их истории, а также существенная роль Герасимовича в налаживании международных контактов советских астрономов еще до дипломатического признания СССР в Европе и США.

В конце лета 1921 года русская литература понесла невосполнимые утраты: 7 августа умер Блок, 25 августа был расстрелян Гумилёв. Шахматы играли существенную роль в жизни и творчестве обоих поэтов, являвшихся во многом антиподами. В историческом очерке «Последние дни старого режима» Блок косвенно указал на шахматное увлечение Николая II.

И вот Николай Львович Эрнст, по несчастью этнический немец, в комментариях к переводу трактата шведского историка XVIII века И Тунманна, упомянул «Великое готское царство» в Крыму. Ему инкриминировали «германофильскую пропаганду в крымской науке». В феврале 1938 года он был арестован и осуждён как «немецкий шпион» на 8 лет лагерей.