Воспоминания

«Раб Божий Феодор в своем многогранном творчестве произнес перед Богом исповедь за весь современный ему русский народ, открыв бездны его падений, бездны его безумия, но вместе — и его преданность Единому Христу, его высокую надежду, его необъятную любовь. В полном соответствии своему имени раб Божий Феодор поистине явился Божиим даром для всякой русской души, поэтому до сих пор своими не всегда приятными, но всегда исполненными искренности словами побуждает людей стучаться в двери божественного милосердия...»

«На Земле прошло 30 лет. Достаточное время, чтобы забыть: тебя, перрон, злосчастные поезда, твои слова и мои поцелуи... Нет, твои поцелуи и мои слова. Даже про встречу на Луне. Не забывается. Обречен помнить. (Именно обречен.) Кстати, я приходил к тебе на Луне. (Не веришь?..) Но ведь мы не договорились о времени. Утешал себя мыслью, что ты просто опоздала. Как все марсианки…»

«Завтра в “увал” должны отпустить. Планирую обязательно в Эрмитаж заглянуть, давно там не был: очень хочется снова погрузиться в то состояние, которое возможно только в его волшебных стенах. Ничто так не отвлекает от нашей изматывающей муштры, как сокровища мирового искусства — то, что открывает перед нами вещи такими, какими они были однажды, когда на них смотрели с любовью, как писал Поль Валери…»

«Шумные, запруженные автомобилями улицы, толпы. Стены, узина, гам, решетки, никелированные поручни. И страх — людей отлавливают и посылают на расстрел. Я избежал проверки документов, но вот меня все же задержали на просторной, оглохшей от автомобилей улице. Из крытого брезентом фургона вылез человек — плотный, упитанный, с мордой председателя Петрокоммунны Зиновьева, в полосатой рубашке, и, недобро кольнув нас гвоздиками глаз, отвернулся к дверям фургона, а гвоздики его — в нас остались. В нас — это во мне и в женщине с ребенком, мальчиком лет шести…»

«Километрах в двух от Курино было озеро — не очень большое, но чистое, с хорошей пресной водой, со множеством рыбы. Возле этого озера и расположился отряд Райцева, который вышел к нам навстречу. Его послал к нам на выручку комбриг, когда перед боем в Сосновом Бору мы отправили к ним связных. В этот же день должен был подойти и отряд Воронова. Комбриг знал, что мы будем переправляться через Двину, и ждал, когда появимся у деревни Железняки или у деревни Максютино, что километрах в десяти от Витебска, но никак не под носом у немцев…»

Публикация ста выпусков «Старины» — крупнейшее событие еврейской культуры, объединившее все включенное в неё русскоязычное еврейство. Бесконечная признательность читателей и авторов людям, совершившим этот бескорыстный трудовой подвиг для увековечения нашего прошлого (А. Хаеш).

Адлер называл жену Геральдиной — к ней и обращён этот цикл стихотворений, написанных в Терезине между 13 марта 1942 и 28 декабря 1943 года. До середины октября 1944 года, когда она погибнет, оставалось меньше 10 месяцев.

В архивных документах из синагог, как правило, запись об отчествах и девичьих фамилий женщин можно найти в свидетельствах о браке, но далеко не во всех архивах они сохранились. Чаще можно найти записи о рождении детей, где записывали фамилию и имя отца, отчество — не всегда, а мать новорожденного указывалась чаще всего только по имени. В результате, отследить женскую линию предков намного сложней, чем мужскую.

Версия, озвученная на сайте еврейских фамилий, такова: «Тарадай» — славянское слово, означающее «болтливая старуха». Однако, это фактически замаскированная форма «Torah Dat» («Закон Торы»). Мне это напоминает шутливую версию моих друзей Городецких: «Фамилия Тарадай происхождения или религиозного — «Тору дай», или торгово-купеческого — «Тару дай».

Случай, якобы имевший место в Кужах, едва ли не был одним из поводов к принятию вслед за тем столь исключительной меры, как поголовное — не исключая раненых в настоящую войну солдат и семей, сражающихся в действующей армии, — выселение евреев из большей части Ковенской губернии.

Самый короткий путь между домом и набережной проходил насквозь через здание филологического факультета. На филфаке в конце пятидесятых годов шла бурная жизнь. Здесь учился Довлатов, сюда захаживал Бродский. Может быть, я проходил мимо них, возвращаясь домой.

У нас идёт премьера «Чудо ребе». Я играю местечкового сумасшедшего Володьку. После первого действия, аплодируя, некоторые кричат из зала: «Жаботинский!» Я кланяюсь… Вдруг слышу вопрос: «Сколько контрамарок Вы сегодня раздали, Жабка?..» Только сейчас я узнаю, что некоторые мои «коллеги» прибегают к таким средствам ради успеха…

Среди тех, кто своим талантом и трудом «обновляли еврейство», был и великолепный писатель, «дедушка» новой, современной еврейской литературы, почти неизвестный по своему еврейскому имени ― Шолом Яаков Бройде, да и по паспортным данным, где он был записан как Соломон Моисеевич Абрамович. Он вошёл в историю как Менделе Мойхер-Сфорим (так звали одного из его героев), или Менделе-Книгоноша.

Шолом-Алейхем был непревзойденным знатоком быта евреев из бессарабских местечек. Это отразилось в первой части романа «Блуждающие звезды», над которым автор работал в 1909‒1911 годах. Нет сомнения, что, создавая главы, посвященные Олонештам, он вспомнил своих знакомых из Молдовы и пытался разыскать некоторых из них.

Он оставил после себя много загадок. Ушел и недостаточно прочитанным и недопонятым, как личность… Удивляло, например, как Исаак Борисов, поэт всей своей сутью, всем строем души, несколько лет с успехом вел в Союзе писателей секцию прозы, когда даже по названиям его книг слышен голос поэта-лирика.