Воспоминания

Оскар Строк с успехом записал серию пластинок на виднейших европейских студиях. Его называют «королём танго». Он возвращается домой, в Ригу, столицу независимой Латвии. И — открывает ресторан. Отличная еда, вышколенные официанты, вечером варьете, а на сцене оркестр и он сам, Оскар, за роялем. И всё это — в самом центре города.

Понимали ли тогда эти «борцы за народное дело», что своими руками помогли завести человеческую мясорубку, в которую завтра будут затянуты сами? От Сурена мы уже ничего не узнаем, он был схвачен и расстрелян. А Ольге предстоял долгий мучительный путь, в конце которого пришла полная ясность.

Именно во дворе я узнал, что я не «аид», как говорили дома, а «еврей». Это было обидно. Все-таки «аид» уводил к моим любимым легендам и мифам древней Греции, а от слова «еврей» на километр несло оскорблением. Двор научил меня курить, сначала не взатяжку, а потом — как положено.

Самое страшное, что случилась во время нашего путешествия, был момент, когда я отстала от поезда. На каком-то полустанке я побежала на станцию за кипятком, а когда вернулась, поезд уже ушёл. Сейчас я не могу себе представить, как не лишилась рассудка. А тогда всё кругом рушилось, что и мобилизовало к выживанию.

Я не получал никаких сведений о моей семье с июня 1942 г., но в ноябре-декабре 1943 поползли первые слухи о судьбе польских евреев. Источником этих слухов были рассказы тех, кто ухитрился спастись из лагерей смерти. Люди рассказывали о страшных условиях транспортировки евреев в лагеря, о сортировке прибывших в лагерь, о «душевых» и о крематориях. В это же время появились первые слухи о восстании в варшавском гетто.

Первую Баварскую советскую республику принято относить к 7 — 13 апреля, вторую к 13 апреля — 01 мая. Общее для обоих образований — высокий темп событий со сменой участников разных партий, острые дискуссии на собраниях, нарастание социальной напряженности. Если в первой БСР коммунисты не сумели достичь полной власти в органе управления — Центросовете, отказавшись участвовать в нем не на высших постах, то во второй БСР им удалось захватить эти посты.

В 2003 М. Бялик, выйдя на пенсию, переехал с семьей в Германию и выбрал для постоянного жительства вольный ганзейский город Гамбург. Он бывал здесь и раньше, навещая старшего приятеля, барона Ганса Юргена фон Вебера, праправнука великого композитора и основателя, а позднее почетного президента Международного Веберовского общества.

[Польское] правительство приняло закон, по которому будут наказываться те, кто пользуются фразой «Лагеря смерти в Польше»… Историк Принстонского университета Ян Томаш Гросс, который писал… что поляки во время Второй мировой войны убили больше евреев, чем немцев, — был допрошен [польским государственным] прокурором по обвинению в «оскорблении нации».

Я уже давно заметил, что белые интеллектуалы, выступающие за палестинцев, всегда сторонники «здоровой пищи» и принципиальные противники пирожных с кремом. Тот же, кто любит Израиль, не имеет никаких принципов и ест всё подряд.

Отсутствие названия Америка на более поздних картах Вальдземюллера часто приводят как доказательство его ошибки. Однако мне не встречалось объяснений, почему имя Веспуччи было просто убрано с карты, а не заменено на имя Колумба. А между тем отсутствие имени Колумба в названии нового континента на более поздних картах Вальдземюллера может пролить свет на причины ошибки Вальдземюллера, на то, что побудило назвать новый континент именем Веспуччи, а не Колумба.

Пожалуй, именно Галину Щербакову можно назвать самой женственной современной писательницей. И дело не в том, что она пишет о женщинах — женщина как раз излюбленный объект наблюдений авторов любого пола, — а в том, что пишет о любви. Притом не о любви просто, а о Любви, как о смысле жизни.

«И пускай ко мне слетятся / стайки певчие подруг. / Эти птицы не боятся / холодов, мороза, вьюг. / Пусть влетят в грудную клетку, / чтобы сердце расклевать. / Приглашаю их на ветку — / петь, чирикать, ночевать…»

«А на улице вешние воды. / Я живу! Я как будто расту! / Упиваюсь недолгой свободой — / От работы до дома иду. / Дома ждёт меня та же рутина. / В худшем случае — даже война. / Хоть на час от привычной картины / Я свободна, как эта весна…»

«Бывает, что всё не так: / окрестность — глухой тупик, / в душе — непроглядный мрак, / раскис, растерялся, сник. / Осталось собрать рюкзак, / решимости наскрести, / отправиться на вокзал, / былому шепнув: “Прости”…»

«Хариус — рыба очень бойкая. Его нельзя тянуть по воде, как, например, покорного, неповоротливого леща. Первое, как меня учили взрослые, его надо выдернуть из воды. Иначе — уйдет. А если хариус сорвется, упадет у самых ног, пусть воды будет на два пальца — тоже ускачет, упрыгает в русло. Человек по Тарыну не мог плыть против течения, хоть своими силами, хоть на лодке. Преодолеть эту страшную быстрину было можно лишь на глиссере — лодке с авиационным двигателем и воздушным винтом. Нечто вроде самолета, плавающего по реке. А хариус преодолевал смертельную для человека быстрину с помощью одних плавников. В половодье главное русло Тарына страшно кипело, несло коряги, ворочало неподъемные валуны по дну…»