Воспоминания

Ему, такому порывистому и столь удивительно быстро, по-сказочному легко, сходящемуся с людьми, хотелось чего-то большого, подлинного, такого, что стало бы делом великим его стремительной жизни, что даже — а кто его знает? всякое ведь бывает! — может, и обессмертило бы в грядущем имя его.

Венеция — густая настойка из тутовых ягод в темном бокале. Игрушечные в трещинках стекла напоминают донышки бутылок, я могла бы сказать — деревенский, но нет, это всего лишь одетый в деревенский сарафан, пейзаж, выкроенный из закопченного золота, — гаснущая и вновь вспыхивающая рыжая ржавчина Венеции.

Духи предков приготовили для меня кару за отказ искать к ним путь: вдруг резко изменилась погода. Недавно сверкающее голубизной небо стремительно начали затягивать отовсюду спешащие к горе тучи, поднялся холодный ветер, и прежняя покорность и ласковое дружелюбие природы сменилось ее грозной враждебностью.

В шести номинациях могли бы стать лауреатами двенадцать человек, но мы выписали только 11 дипломов. Дело в том, что Борис Тененбаум стал лауреатом в двух номинациях – в «Науке» и «Культуре».

Мы переживаем один из великих моментов истории человечества — изменение культурного климата. Признаки этого видны в том, что модели погоды, которые воспроизводились так долго: прогрессивная секуляризация, прогрессивная вестернизация, прогрессивное приспособление религии к обществу — эти погодные модели больше не действуют.

Юридически все было чисто, но тогда в той стране представители власти редко ориентировались на законы, особенно в вопросах выезда за границу. Нотариус выдал нам справку о том, что родители не реагировали на письма, и, тем не менее, понадобился целый год для того, чтобы документы на выезд были приняты ОВИРом.

Она не была лёгкой, её жизнь: в три года потеряла отца, потом сына, потом мужа… Но был в ней, этой жизни, высокий смысл. Даже для армии немало сделала раббанит Авицедек. Дома у неё, в глубоком подполье, хранилось оружие. Переносила его на себе, пряча под одеждой.

В чем причина того, что почти 11 лет — между Синайской кампанией и Шестидневной войной — не происходило войн и почти не было терактов?

Помню, когда они были маленькие, я брала их на теплые воды в Хамей Йоав, там усаживала поочередно к себе на спину и, как большая черепаха, медленно плавала с ними по бассейну. Это была настоящая загадка для окружающих ― трудно было понять, какая связь между нами ― этакая белолицая бабушка с тяжелым русским акцентом и ― они, ярко выраженные представители Востока.

В истории России были, конечно, очень тяжёлые антисемитские периоды, она сама, по своему имперскому почину, к сожалению, не раз обращала на еврейский народ свою нелюбовь. Но в ту бесконечно страшную эпоху она — не поддержав начатое «кем-то» чёрное дело, не предав окружённых ненавистью по «чьей-то указке», а предоставив им, хоть и не любимым ею, убежище и спасение, — полностью оправдала свой статус великой страны.

Он был известным врачом, кандидатом медицинских наук, 32 года руководил крупнейшей в Тамбове больницей, имел опыт руководства городской системой здравоохранения, был заслуженным врачом Российской Федерации, депутатом Тамбовской областной Думы и Почетным гражданином города Тамбова.

Гамбург гордится своим земляком. В честь него названа одна из красивейших набережных в центре Гамбурга Ballin Damm, Гамбургский Музей эмиграции называется Ballinstadt. Спустя шесть лет после смерти Баллина был спущен на воду роскошный круизный теплоход, названный в честь него «Альберт Баллин», ставший флагманом флота фирмы Hapag.

Вполне возможно, это был один из тех случаев, которые Альберт Эйнштейн мог бы использовать в качестве иллюстрации к своему известному тезису: «При помощи совпадений Бог сохраняет анонимность».

Пожалуй самой интересным фактом его истории было то, что хотя многие его товарищи по немецкому лагерю знали, что он не француз (хотя его разговорный французский был хорош, но говорил он с акцентом, который остался у него на всю жизнь) и догадывались, что он — еврей, судя по его характерной внешности и потому, что он был обрезан, но никто его не выдал за эти страшные пять лет.

К восьмидесятым годам социалистическую мифологию начала теснить мифология советской интеллигенции, столь талантливо закрепленная братьями Стругацкими. Смысл и содержание жизни, оказывается, состоит в непрерывном познании мира (Михаил Ромм плавно спланировал от «Ленина в Октябре» к «Девяти дням одного года»).