Воспоминания

Мы расстались, когда мне еще не исполнилось двадцати. В цветении Пражской Весны. А познакомились в вестибюле консерваторского общежития на третий день моего семнадцатилетия, она была меня полутора годами старше. Я уже по-толстовски отгулял свою гиперсексуальность, и пришло время влюбиться до безумия.

Однажды Сергей, глядя на такого вот нарушающего все местные правила поведения, и особенно в очереди за пивом, рвущегося к заветному окошечку в будке, взмокшего и очень уж нервного субъекта, при мне поспорил с Витей Кривулиным, что данный субъект — именно москвич...

...Илонка поначалу едва держалась на коньках. Женька был даже рад этому: вся забота об Илонке оказывалась в его руках. В раздевалке она садилась на низкую скамейку и протягивала ему ноги. А он, стоя перед ней на коленях и слыша, как стучит его сердце, надевал на них ботинки с приклепанными коньками, шнуровал и обматывал бинтом, чтобы облегали плотнее. Женька знал: Илонке нравилась эта «процедура»...

...главное, что я увидел великого вождя и учителя. Я изо всех сил напряг зрение и - ура, ура! Мы встретились глазами, вождь приветливо мне улыбнулся, поднял руку и долго ею мне махал. Вот было здорово! И все же я тогда не был удовлетворен полностью, так как сильно завидовал счастью черноволосой девочки таджички Мамлакат, обнимавшей Иосифа Виссарионовича на всюду красовавшихся цветастых картинах-плакатах.

Еще говорят, что время – фикция. Фикция, фикция, еще какая фикция! Поэтому не надо обижаться на то, чего нет. Не будем расстраиваться, а лучше улыбнемся, кисло и мудро: вот послушайте, какая история случилась с Поэтом Революции Владимиром Маяковским и неким Альвеком...

...Он принадлежал к племени самуел. У племени было казино и не одно. “Хард рок кафе” – это звонкое имя они купили, имели несколько казино и в Америке, и в Лондоне, и в Японии. Каждый член племени, дети или взрослые, получали от казино по 7700 ежемесячно. Пришлось спросить еще раз. А не ослышался ли я?..

...Друг Шпаликова, Бродского издатель, он не хотел, чтоб прах его развеяли над морем, как было с их приятелем каким-то, когда, как водится, переменился ветер, и всё к друзьям прилипло и родным...

...Мы собирались вечерами, становилось темно, слышался вой ветра, Илья начинал беспокоиться: "Сидим тут, как полные идиоты, вместо того, чтобы домой идти, хватит уже тут сидеть... Вот по дороге домой недовольные писатели догонят нас и зададут нам перцу."

Император бесился всю ночь. Ломаясь в конвульсиях жуткого танца, вперив безумный взгляд в чёрный купол ночи, подражая жесту Юпитера-громовержца, мечущего из туч молнии, он кричал ему в лицо: «Так, выбирай, наконец, кто!? Ты или я?» Беременная луна, то пропадая, то показываясь из-за тяжелых туч, потворно гримасничала кривляющейся тени в округлой чаше фонтана. Мертвенно-зелёный свет заливал террасу...

«Я заочно признателен вам за надежду. / День великим рождался, да, видно, напрасно сгорел. / Вы бы мне помогли стол и шкаф передвинуть, но где же / были вы до сих пор? Мебель продана. Ночь на дворе…»

«Сплоченный хор февральских вьюг, / Ты спой о том, что мыслей круг / Всё шире в бедной голове / О жизни леса, о Москве, / О необъявленной войне, / Гуляющей по всей стране…»

«На сельском кладбище весной, / как в сердце каждом, есть надежда / на самый, может быть, простой, / вот-вот пробившийся, живой, / тебя жалеющий подснежник…»

«Сегодня я снова открываю для себя Кубань — “Родную Кубань”. Шелест страниц литературно-исторического журнала аккомпанирует возникающему в моей голове стуку колес поезда. Заняв своё место в кабине еще в 1998 году, влюбленный в свое дело машинист Виктор Иванович Лихоносов начал исследовать вместе с нами неизведанные литературные, культурные, исторические тропы бескрайней земли, то и дело останавливаясь на станциях нашего внутреннего мира, давая возможность посмотреть вглубь себя и по-новому открывать старые вещи, имена, смыслы…»

«Из армии я вернулся другим человеком. И долгие годы спустя всё еще осмысливал то, что прожил и прочувствовал за время службы. О такой науке, как социобиология, в те времена в Советском Союзе слышали немногие, до конкретных выводов мне пришлось доходить самому, выезжая на голой интуиции, без знания основ и понятийного аппарата….»

Даже те евреи, которые бежали из гетто и выжили, не всегда могли смириться с тем, что их родные погибли. Угнетенное состояние и боль по родным возвращали их назад, в ад, в гетто, где и после акции уничтожения полицейские выискивали тех евреев, которые избежали погрома.