Воспоминания

Мы на природу выезжали. В лес заходили. Неспроста. Целенаправленно искали В нём земляничные места.

Они приблизились к очередному фонарю. Теперь блики заиграли на ее губах. Он замер на мгновение, борясь с желанием без предисловий и долгих окольных фраз, здесь же обнять ее и зарыться лицом в невообразимый беспорядок на ее голове.

Уехать, уйти, затеряться… Возможно ли это? Скажи… Мне дальние странствия снятся, пустынных дорог миражи,

– Молодой человек, возьмите цветок! – неожиданно, раздался женский голос за спиной. Замедлив шаги, я обернулся и увидел двух полненьких девушек. Одна из них прижимала к себе букет красных тюльпанов, другая протягивала цветок явно из этой серии. Поодаль виднелась и клумба, с которой цветы очевидно, и были только что сорваны. Подобное обращение ко мне, мужчине пятидесяти трех лет, конечно, радовало.

Неприметное, в сущности, детство - сколько было таких по соседству - сигареты, дворы, гаражи, переулки, кастеты, ножи...

Господи! Вот она – вечность. Слышу я, как ты молчишь – Дальняя звёздная млечность, Близкая снежная тишь.

Стояли мы с пяти утра, сельпо открывают в девять. Вот одна горемычная и говорит: «Ой, не могу больше терпеть. Живот сейчас разорвётся». За ней бабка стояла, божий одуванчик, советует ей: «Сходи, чего терпеть, ни то и вправду лопнешь». Горемычная боится отойти: «Вы меня потом не впустите».

Закончив работу, матросы запоздало втянули головы в вороты бушлатов и облегченно нырнули обратно в чрево ракетоносца. Подальше от несущейся на них ноябрьской пурги. Ветер пригоршнями бросал в лицо колючую тяжелую, словно свинцовая дробь, снежную крупу.

Когда от слова веет холодом, Оно надёжнее всего. Лишь на морозе станет золотом Листва зелёная его.

Печатник Игорь Иванович Херонов перешёл к нам в типографию из конкурирующей фирмы, о которой полиграфисты отзывались, как о концлагере. Всем своим видом наш новый сотрудник подтверждал эти слухи. Он был худой, сутулый и вялый. С седыми волосами и, казалось, с седым сердцем.

Понятно, из-за чего так бесился Шлаен, скорее всего и бывший той «силой», что хотела закрытия фильма. Но передавила другая сила — та, что хотела его выхода на экран и требовавшая — в нагрузку к Холокосту с немецкими палачами — еще и американскую военщину во Вьетнаме и израильскую в Палестине. И вся эта окрошка — в одной миске!

Любовь Симонова к Серовой стала использоваться пропагандистской машиной государства своих целях, и небезуспешно. Так, историки Великой отечественной причисляют появление стихотворения «Жди меня» и одноимённого фильма с Валентиной Серовой в главной роли к достижениям, повлиявшим на исход войны.

Антихрист Соловьева установил всеобщий мир, накормил голодных, утешил страждущих, устранил все социальные противоречия, объединил все религии. И сатана у Соловьева бескорыстный филантроп, не требующий от своего избранника никакой жертвы, вообще ничего не требующий. И кто выступил против всеобщей благодати? Кучка религиозных отщепенцев и, конечно, евреи, возмущенные необрезанным спасителем.

Однако сейчас наблюдается повальное увлечение псевдоидеей о вторичности библейской истории о Потопе, Ное и Ноевом Ковчеге, ее заимствовании из месопотамской клинописной литературы, хотя это совсем не так.

Представляется бесспорным, что Герцль видел будущее Еврейское государство, государством европейским и либеральным. Не хочу сравнивать его видение этого государства с тем, каким оно стало и делать выводы. Каждый может сделать их сам. В чём-то Герцль оказался провидцем, в чём-то наивным мечтателем.