Воспоминания

Непонятно по каким причинам, они убеждены, что планета станет раем, как только израильтяне станут менее агрессивны. Я бы хотел, чтобы они были правы. Но, к сожалению, они не правы. Даже, если бы Израиль и был бы виноват в каждом осуществленном в мире преступлении, надо быть либо тотально наивным или экстремальным антисемитом, чтобы думать, что все неудачи происходят из-за крошечного государства.

Я начал понимать преимущество людей, верящих в Бога, перед атеистами. У верующего есть уверенность, что он знает в чем смысл жизни человека, есть вера, что Бог, высшая сила ему поможет, защитит, за хорошее поведение. Недаром говорили, что под обстрелом, под бомбёжкой нет атеистов.

Как Осип Мандельштам рекомендовал в стихах «знакомить слова», так Евсей Цейтлин нацелен на то, чтобы помогать творческим людям находить друг друга. Он наделен особой душевной щедростью, справедливо полагая, что от него «не убудет», если он похвалит удачную книгу, познакомит очно или виртуально поэта с издателем, критика с литературной новинкой, автора с новым литературным альманахом или журналом.

Это было совсем особенное ощущение — я, молодой польский еврей, сидел во время войны в сердце Германии, ел немецкую пищу и пил немецкое пиво. Я до сих пор не знаю, было ли это ужасной глупостью с нашей стороны, отправиться прямо в пасть ко льву. А может быть пасть льва была самым безопасным местом, где можно было ото льва спрятаться?

Душой нашей небольшой компании был Марк Беркович. Он часами мог рассказывать о своих приключениях, успехах в плавании, в водном поло, в большом и настольном теннисе, читал свои стихи, гордился тем, что танцевал в знаменитой студии Айседоры Дункан. Говорил он так увлекательно, что трудно было уловить где правда, а где вымысел.

Первая часть «Семисвечника» посвящена Иерусалиму и названа «Город всех городов». Свет первой свечи зажжён в его честь. Свеча вторая: «Звезда любви, не покидай небес». Слова взяты из стихотворения Альфреда Мюссе «Вечерняя звезда». Одна из глав названа «Из точки ― в пространство». У каждой из глав, составляющих эту своеобразную стихотворную антологию ― своя тема и своё поэтическое имя.

«По-настоящему любил / я в этой жизни только раз. / Потом, конечно, этот пыл / позорно сдулся и угас. / И вот живу с одной, другой, / седьмой, четвёртой, двадцать пятой... / Но вывод, выстраданный мной, / едва ль поймёте вы, ребята...»

«Из этих окон я смотрел на мир, / Когда ещё огромным мне казался / Тот тополь с листьями, истёртыми до дыр… / Сентябрь прошёл, а тополь, вот, остался. / Из этих окон я смотрю на двор, / И тополь худ январской худобою, / Край меловых и рукотворных гор! / Я — хоть и ненадолго — вновь с тобою…»

«В сентябре, когда уже холодно стало здесь собираться, да и в школу пошли, я забрел раз в избушку по шуршащей тополиной листве, посидел у столика на лавочке. Как грустно, одиноко; холоден притоптанный пол земляной с вмятыми окурками папиросок “Север”. Уж мы и курить пробовали… За кустарником вода прибывает, подмывает шаткий ивняк на гребнях намытого песка, по-осеннему бурлит перекат, словно чует, что скоро зима — завалит речку снегом, выморозит до дна. Но и приютисто все же, словно здесь еще невидимо поселился кто-то и глаголет, что впереди жизни такой хорошей уж никогда не будет. Ушел ты из сказочного домика, покинул сказочный мир и теперь плутаешь неизвестно где. Как в дремучем лесу медведь…»

«В юности мне была близка романтика средневековых замков, рвов, мостов, цепей, доспехов, благородных рыцарей и прочей готической белиберды. Мне грезилось, что слепая Судьба стоит у ворот замка с мечом, мгновенно реагируя на каждый неосторожный шорох смельчака, намеревающегося умыкнуть прелестную Победу… Эти строчки раннего стихотворения отразили мою тогдашнюю инфантильную уверенность в том, что Судьбу можно обмануть, что она не всемогуща. Наверное, многие люди и ныне так считают. Но сам я давно уже убежден в обратном…»

Идея спина, что называется, носилась в воздухе, в той или иной форме ее высказывали многие, может быть, поэтому Нобелевскую премию за открытие спина не дали никому. Особенно обидно должно было быть юному физику Ральфу Кронигу, который, работая в Копенгагене, высказал за год до Гаудсмита и Уленбека практически ту же идею, но решил ее не публиковать, так как Паули ее высмеял.

Использование нового обоснования принципа наименьших квадратов (минимум дисперсии) тормозился и чрезмерной обидой Лежандра на выражение Гаусса наш принцип (наименьших квадратов) и на отказ Гаусса ответить на его письмо. Вместо того, чтобы при случае заявить, что никто не станет признавать приоритета, не подкреплённого публикацией, Лежандр восстановил против Гаусса всех французских математиков, включая Пуассона (но не Лапласа), занимавшихся обработкой наблюдений.

Вначале Е.К. Завойскому удалось убедить начальство КГУ, чтобы работы по парамагнитной релаксации были продолжены, и его лаборатория существовала вплоть до её разгрома комиссией, состоявшей из физиков эвакуированного в Казань института академика А.Ф. Иоффе. Этот разгром произвёл на моего отца такое сильное впечатление, что и через тридцать лет со дня события помнились детали.

В 1928 году долгая «скачка с препятствиями» была практически закончена. Власть Сталина сделалась абсолютной, реальных соперников у него не осталось. Он неожиданно оказался лицом к лицу с задачей, к решению которой был абсолютно не готов. И не только он.

Сын архитектора Марк Лазаревич Хедекель, тоже архитектор, рассказывал одному из авторов этой статьи, что его отец, учитывая, что супрематическое искусство не очень поощрялась властью, попытался зашифровать в декоре интерьера образ «Черного квадрата» Малевича.