Воспоминания

Почему люди пугаются самого этого слова: смерть? «Я еще не готов читать вашу книгу», - говорит мне нью-йоркский писатель Б.Н. В одном из известных российских издательств готовы напечатать «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти», но при одном условии: нужно изменить название. Это условие принять не могу.

"Земной мой путь давно загадан: / Какой-то водолей на землю милость лил / И непонятно, словно генный гений-атом, / Любовь к живому слову подарил, / К живому дереву, и перышку, и шерсти. / Чудесный мир – крылат, четвероног – / Во мне он весь от колыбели и до смерти. / И никаким другим он быть не мог!"

Вторая (послевоенная) волна эмиграции, в отличие от Первой, вынесла на Запад не так уж много людей искусства, но и они замалчивались, недооценивались. В метрополии о них в целом судили с окопной беспощадностью как о предателях, подлежащих насильственной депортации и суду на родине. Да и Запад с его союзнической философией видел в них только пособников, а не жертв фашизма. Многим приходилось скрываться под псевдонимами, сознательно оставаясь в тени. Годы шли, поколение стало редеть, но вот в России наступили перемены, и лёд замалчивания начал подтаивать и крошиться. Валентина Синкевич решила его взломать, выпустив итоговую для всего поколения антологию «Берега».

Фрагмент из книги «Калейдоскоп моей памяти»

Никакой драматург не выдумает более эффектной сцены: ночь озарения на Гельголанде завершается восходом солнца над морем, и встречает рассвет, сидя на вершине скалы, возвышающейся над морским простором, юный автор, ставший сегодня основоположником новой науки.

Возникает вопрос, насколько этичными были действия участников в описываемых событиях? Статьи Свердлова были опубликованы в 1972 и 1973 гг., поэтому нет ничего предосудительного в использовании Гилбертом идей, опубликованных кем-то другим раньше. Это нормальное развитие науки. Следует также подчеркнуть, что работа Максама и Гилберта экспериментально на порядок выше работ Свердлова.

Ещё в апреле на страницах «Накануне» разразился первый политический скандал, связанный с именем Толстого. Председатель эмигрантского Комитета помощи писателям Н.В. Чайковский обратился к Толстому с открытым письмом, которое было помещено на второй странице 17-го номера газеты 14 апреля 1922 года.

Полиция при расследовании вышла на одного из сообщников — банковского клерка, сообщившего Сталину время прибытия каравана с деньгами. Когда его спросили, какими методами бандиты заставили его принять участие в преступлении, он признался, что сделал это исключительно из преклонения перед поэтическим даром Кобы-Сосо, чьи стихи он знал наизусть.

Известие, что Мравинский не будет дирижировать симфонией, явилось для Дмитрия Дмитриевича полной неожиданностью. Просто ударом. Тогда Дмитрий Дмитриевич обратился к дирижеру Кириллу Кондрашину. Тот ответил, что готов дирижировать 13-й симфонией при любых обстоятельствах.

Нейгауз как музыкант не мог не видеть (не слышать) гениальности Гилельса, его подлинной величины, но по каким-то причинам не хотел, чтобы об этом знал широкий круг людей, чтобы это было зафиксировано на уровне общественного мнения.

Услуги Стаховича в этих условиях были уже не нужны. Станиславский и Немирович-Данченко сами нашли оптимальный способ сотрудничества — в жестком разделении сфер жизнедеятельности. Миссия Стаховича была выполнена.

Когда чертеж предстоит показывать на Самом Верху — в ЦК КПСС или Совмине, то раскрашивают обязательно натуральными красками, без анилина. То ли опасаются, что один из вождей вдруг подойдет и лизнет чертеж, да и отравится? Но понятно, что за эту странную предосторожность кто-то в КГБ словил орденок либо лишнюю звездочку.

Наша Лыска успела провезти нас через Бобруйск под вечер предыдущего дня. Пешие беженцы, которых мы оставили позади со стариками, детьми и узлами, пройти это расстояние в один день не могли. Никоим образом. Сколько они прожили после этого?

Что же было? Виноваты ли мы? Нам говорили, что в Бакуриани до этого не было лавин на горе Кохта за всю историю существования поселка, но и лыжников почти не было. Не было в поселке и никакой службы лавиноопасности, никаких средств для спасения.

Отцу в 1948 дали орден «Знак почета»; но реабилитирован не был. Осенью 1949 стали дергать повторников, кто уже раньше сидел. Вызывали. И возвращались, и не возвращались. Мать была беременна. Отца вызвали.