Воспоминания

Какое же страдание и горечь обременяли мысли матери, если в собственном сыне она видела черты характера и мировоззрения, которые она сама в своих произведениях «Макарка», «Мечтатель», «Не ко двору», «Устроились», «Феномен» изобличала, отвергала, не принимала, страстно боролась, описывая и всесторонне анализируя проклятие антисемитизма на Руси.

А если бы с нами был сегодня Александр Исаевич Солженицын, глубоко верующий, православный человек? Что бы сказал он об РПЦ, о патриархе нашем Кирилле? О том, как беспардонно лезет церковь в школы (даже в детские сады!), в искусство, как нагло пытается сейчас лишить Петербург Исаакиевского собора с его замечательным музеем.

Конечно, с одной стороны, это был блестящий вариант, Германия! Центр Европы и центр классической музыки. Тут даже не надо было привыкать к культуре — мы выросли на немецкой музыке! С другой стороны, надо было преодолеть некоторые… ну как бы это помягче выразиться, предубеждения… Требовалась доля здорового оппортунизма, чтобы решиться на такой шаг.

Он, воистину, ощущал себя патриархом, и видя в этом свое предназначение, составил для нас родословную семьи, берущую начало в восемнадцатом столетии от Ихла-Велвла Дубнова из Мстиславля, откуда пошла ветвь Дубновых, прославленная еврейским историком Сёмёном Дубновым.

Важную роль в деле раввина Лубанова сыграл небезызвестный в некоторых кругах ленинградский стукач, известный под именем Юдке. Следователи устраивали Лубанову очные ставки с Юдкой, который говорил все им необходимое для накрутки срока раввину. Лубанов держал голодовку, добиваясь и добившись получения из дома кошерных продуктов.

Человек умирает, проходит совсем немного поколений, и память о нем исчезает бесследно. Над ним смыкаются воды забвения. Нам остается скорбь сознания, что самое ценное, бесконечно ценное – вот эта уникальная, неповторимая жизнь обречена на уход из памяти людей. И эта скорбь в той или иной форме всегда в человеке.

Это был крайне редкий случай для того времени, чтобы на официальных афишах вообще появилось слово "еврейский". Сионисты, сионистский — это сколько угодно, в газетах, журналах, по телевизору, но только не евреи или еврейский. Эти слова были как бы неофициальным табу...

Эта тема предназначена была именно для Вильяма Баткина. Ему было суждено создать произведение, соразмерное с «Иосифом» Томаса Манна, однако написанное евреем с чисто еврейских позиций и наполненное истинно еврейским мировоззрением.

В одном лишь 62-м году, с введением карательных законов против экономических преступлений (робкие попытки отдельных предпринимателей как-то изменить структуру экономики), было расстреляно около трех тысяч человек. Восемь убийств в день!

«Образ маленькой птицы, мечущейся на багровом фоне закатывающейся советской эпохи, — не только мой автопортрет того времени, но и отражение душевного состояния многих моих соотечественников. Мы не знали, что нас ждет впереди, наши сердца сжимались в смятении. Между тем закатное небо наливалось кровью и черные стрижи с криком метались в воздухе…»

«Несколько дней, заслышав возню в кухне, я убеждала себя подняться — и не могла! Это было как наваждение: в дрёме я окуналась в детство и верила, что мне можно валяться до обеда; а когда я выбегу босиком на волю, то найду в огородце таз с водой; она уже нагрелась на солнце, и в ней можно вымочиться с визгом; а потом на повети я заберу из корзин тёплые яйца и появлюсь с ними в кухне, а улыбчивая бабушка сунет мне в рот блин, смазанный топлёным маслом… Так когда-то было. И теперь всё было так и — не так…»

«Взрослые мои — а их было пятеро — постоянно таскали меня за собой, все по очереди. То я был с дедушкой возле лошади, то с тётями управлялся по хозяйству, то с бабушкой или мамой пас в балке скотину. Я хотел помогать, а меня все подхваливали, называли помощником и хозяином. И тогда я старался изо всех сил. Меня раздувало от гордости, что я, как взрослый, работаю и меня никто не ругает и не говорит, что я путаюсь под ногами…»

«Для меня литература — параллель с конным делом, которое выбрала на всю жизнь, и навершие моих десятилетий в журналистике. Интересно, что многие темы, сюжеты, стихотворные строчки и строфы “набегают” на верховых проездках (в автомобиле — нет!); тут же записываю в телефон, а дома переношу на бумагу…»

«Виртуальная революция, интернет отодвинули книгу на второй план информационного ряда. Читатель уже привык к электронным источникам чтения, значит, и писателю волей-неволей придется жить в виртуальном пространстве. Теряется интерес к классике, уходит в прошлое образ писателя как Творца, духовного наставника, что было характерно для отечественной литературы…»

Одной из наиболее интересных особенностей научной школы Боголюбова являются, на наш взгляд, обстоятельства её рождения как неформального научного коллектива. Эти обстоятельства резко отличаются от тех, в которых обычно складываются научные школы.