Воспоминания

Со временем сформировались три типа выживших евреев. К первому принадлежали те, у кого были деньги. За деньги они снимали убежища у крестьян. Вторая группа состояла из молодых людей, раздобывших оружие и живших по словам Писания: «Мечом своим будешь жить». Третья группа выживала, как зайцы в поле, без денег и без оружия. Эту группу составляли как целые семьи, так и одинокие мужчины, женщины, дети, просто люди, неспособные держать в руках оружие.

Что до еврейской культуры, то при всём его желании постичь её вполне Абрамович не мог. Ведь он не знал ни идиша, ни полузапрещённого тогда иврита («языка национальной буржуазии»). Да, он посетил несколько ярких спектаклей московских еврейских театров: ивритского «Габима» и идишского Государственного еврейского камерного под руководством великого Соломона Михоэлса, но мог по достоинству оценить лишь ритм, пластику, жест, движение актёров с характерным гротеском, шаржем, иронией.

Это было очень мрачное время, антисемитизм шел сверху при интенсивной и жизнерадостной поддержке снизу. В газетах, очередях, городском транспорте и в нашей коммунальной квартире, вместившей к тому времени шесть очень разных семей, громко и бесцеремонно, ничуть не стесняясь, говорили о евреях-вредителях, отравителях, паразитах, расхитителях, безродных космополитах и т. д.

Человек умирает, проходит совсем немного поколений, и память о нем исчезает бесследно. Над ним смыкаются воды забвения. Нам остается скорбь сознания, что самое ценное, бесконечно ценное — вот эта уникальная, неповторимая жизнь обречена на уход из памяти людей.

И.Б. Гутчин - военный инженер и ученый-кибернетик, ветеран Великой Отечественной войны. Он много лет дружил с Евгением Евтушенко. Последней музе Пастернака Ольге Всеволодовне Ивинской он помог написать и издать книжку ее воспоминаний. Он неоднократно встречался с Александром Галичем, дружил с математиком Е. С. Вентцель (она же писатель И. Грекова) и многими другими интересными людьми ХХ века. Некоторые воспоминания о своей жизни и об этих людях он описал в предлагаемой читателю книге.

Судьба ее и как поэта и как человека столь необычна, что продолжает тревожить сердце и будоражить мысль каждого, кто читает или слышит о ней...

«Да, для многих коллег по творческому цеху, к сожалению, он был другим — непонятным. Например, за насмешку над классической поэзией он мог расстаться с товарищем…»

«О нём ещё при жизни на факультете ходили легенды. Так называемые студенты-рабфаковцы, прошедшие армию и побывавшие в различных переделках, уважали графа за то, что он, по их собственным донесениям, “не пил водку Великим постом”. Многим из них само понятие “Великий пост” становилось знакомым благодаря этому занятному факту из личной биографии академика…»

«Вернувшись на набережную, я еще долго сижу там с мамой и сестрой, потом возвращаемся в отель. На следующее утро едем в дальние горные города, покупаем там открытки, любуемся горами и небом, дышим Италией. Кто знает, удастся ли нам вновь побывать здесь? Запоминаем все. Возвращаемся поздно…»

«До некоторого времени стихотворчество было моим хобби. Но, как я уже говорила, стихи не спрашивают у нас разрешения. В какой-то момент я поняла, что сочинительство — это самостоятельная жизненная плоскость, которой нельзя распоряжаться по своему усмотрению…»

«Всегда считал, что человек пишет, когда хочет разобраться в себе, в жизни вокруг себя или подвести какие-то жизненные итоги. А вообще, вокруг нас ежеминутно, ежесекундно происходит столько трагедий, комедий, драм, что достаточно просто записывать…»

«Современному читателю нравится “движуха”, а что вокруг неё: воздух, природа, время года, дня, каковы сами люди, их характеры, причины их поступков — сводятся к неким объектам, обозначенным схематично. Популярной литературе не хватает замедленности и раздумчивости…»

Сознание странное... И к ужасам пассивно готовы, и созерцательное чувство вины есть. Активного покаяния нет. Пожалеют зэков, и сразу о квартирах на материке. Этически невменяемы. Боюсь, что музей своей норильлаговской экспозицией выполняет функции «покаянного камня».

Сталин принял в Эмиле Гилельсе беспрецедентное участие. Ему, великому интригану, вычислить по какой причине Нейгауз проигнорировал Гилельса, было просто. Генрих Густавович мог ожидать для себя осложнений. Именно в те годы разговоры о вредительстве не прекращались ни на секунду.

В пыточной из Ольги Фёдоровны окончательно выбьют материнство. Кулаками, сапогами по животу... Выкидыш, и окончательный диагноз: «Детей иметь не сможете».