Воспоминания

Стихи еврейских поэтов, с их особым духовным настроем, порою печально-щемящей музыкой, переводила Анна Ахматова, Павел Антокольский, Владислав Ходасевич, Эдуард Багрицкий… Имя Ханоха Дашевского в «Пространстве перевода», серии книг московского издательства «Водолей», появилось сравнительно недавно, но сегодня он один из самых значительных современных переводчиков с иврита и идиша на русский язык.

— Нет, я не немец, — спокойно сказал Крапива. И гордо произнес: Я — еврей! Наступила абсолютная тишина.

У левых израильтян слово "палестинец" или аналогичное слово "поселенец" слетает с губ в течение первых от двадцати одной до тридцати четырех секунд вашей встречи. В этом Амос ничем не отличается от них. Он говорит о палестинцах, как будто они живут рядом, и он сталкивается с ними миллион раз за день. Но там, где живет Амос, говоря откровенно, живут люди, обладающие жирными банковскими счетами.

Особенно не понравилось партбоссам, что герои фильма рассказывали с экрана о дьявольских допросах и пытках в НКВД, об организации колхоза с помощью 12 вооруженных милиционеров, о тяжком труде сельских женщин, плохой системе образования, дискриминации и репрессиях в отношении «киргизских» немцев и чехов…

Не раз приходилось видеть, что самые шумные, самые крикливые русские патриоты — люди с не с русской родословной. Инородцы. Любопытный парадокс, не правда ли?

Заканчивается «эпопея» с «Бабьим Яром» чуть комично. К Евгению домой пришли два высоких широкоплечих парня. Смущаясь, объяснили: «Товарищ Евтушенко, узнав, что Вам угрожают за Ваш «Бабий Яр», общее собрание нашего института поручило нам охранять Вас». Как оказалось, парни эти не были знатоками поэзии, в чем честно признались, но… один был чемпион по боксу, другой — в национальной сборной по вольной борьбе…

Эти записки — попытка понять, что же происходит со мной. Наступила ли моя старость, и какая она на вкус. Попытка представить себе, что может случиться (даже не со мной, но во мне) в оставшиеся годы. А пишу, потому что сказывается многолетняя привычка размышлять с карандашом в руках.

Важнейшим из искусств для него являлась поклейка обоев; искусством этим он владел в совершенстве и посвящал ему всё свободное от работы время. Заказов у талантливого разработчика было навалом, в месячишко выходило не меньше полутора штук деревянных, и это — не считая 200-рублёвого оклада в КБ.

Павел Сергеевич говорил: «Мне повезло в моей жизни: на всем ее протяжении я был окружен достойными, благородными людьми, по отношению к которым я испытывал чувства любви и благодарности. Я могу припомнить только трех людей, которых я откровенно не любил».

Мне казалось (я и сейчас так думаю), что служение культуре, искусству, науке представляло собою в СССР утонченную форму идолопоклонства. Но западный культ успеха ничуть не лучше, а эстетически куда как коварнее.

Все, что до недавнего времени было известно о предыдущих поколениях семей Дорошевских и Румянцевых, моя мама почерпнула из кратких записей на поздравительных открытках и старых фотографиях, из своих детских воспоминаний и из рассказов приемной матери — Ларионовой Ольги Тимофеевны.

Открытки и письма написаны наспех, зачастую в кафе и ресторанах, между двумя чашками кофе или чем покрепче. Но этим они и дороги. Они рисуют и передают характеры людей. Разве этого мало? Читайте и наслаждайтесь…

Получилось так, что симфония пробыла под спудом почти полтора века. И вдруг, освободившись от гнёта и пыли, восстала как птица Феникс, ворвалась в репертуар лучших советских оркестров. Появились исполнители и пресса, появилась и легенда об официальном авторе.

Разве мог он представить в те адовы дни, что пройдут годы — и как раз на месте сожжённого гитлеровцами родительского дома и других соседских домов построят здание Белорусского художественного музея, и будут там его картины…

Лаборатория вообще в каком-то смысле была изгоем: ее не поощряли и не награждали. Они к этому, правда, и не стремились. Саша приучил их к тому, что независимость важнее. В лаборатории не было ни одного члена партии, а комсомольцами оставались лишь до определенного возраста.