Воспоминания

Для меня расовая сегрегация, расовые трения, расовый дискомфорт являются и являлись самым грустным и гнусным аспектом американского существования. Это постоянно и повсеместно бросается в глаза и отравляет существование. А в Вашингтоне, в городе, который по сути состоит из двух отдельных городов — черного и белого, это особенно ранит и бросается в глаза.

Есть люди, чьё присутствие в мире, в движении жизни, в судьбе столь важно и естественно, что с годами начинаешь осознавать существование такого человека, связанного с тобою свыше узами таинственного родства, как неотъемлемую часть дарованного однажды и всё более открывающегося тебе бытия. Таков для меня Леонард Данильцев.

Давнее взаимное дружеское благорасположение авторов позволяют иронично, самоиронично и остроумно высказаться на разные, вполне спонтанно возникающие, зачастую довольно серьезные темы.

Мы не из центра Москвы. Мы – не арбатские, не пречистенские, даже не покровские... Мы – люд простецкий: с Мещанских улиц. А они до войны в большинстве были деревянные, булыжные. Ни водопровода, ни канализации. Воду брали из уличных колонок, которые зимой обледеневают. Одно слово – окраина! Мещанских – целых аж четыре. Большая, длинная – это 1-я, потом 2-я, 3-я и совсем коротенькая – 4-я. А между ними множество переулков. Наш переулок – Орловский.

Их пересчитывали «по головам» перед тихим часом. «Можете отправляться спать», скомандовала наставница. И дети невесело побрели по жаре к двухэтажному деревянному дому – приюту для малолеток, чьи родители «геройски погибли на фронте». «А ты, Машенька, останься, за тобой пришли», придержала ее наставница.

Уважение и доверие начинаются с искренности, а искренность с другими — с искренности перед самим собой. Если сам ты себя не принимаешь таким как есть — как же смогут принять тебя другие?

Пусть останки его покоятся в мире, но нельзя не сказать о том, что в своей небольшой книге он вольно или невольно затронул ряд вопросов, которые вызывают и сегодня бурные дискуссии и которые вряд ли утихнут завтра. Вот только в дискуссиях нельзя искажать сказанное или написанное оппонентом или приписывать ему то, чего он никогда не говорил и не писал.

В современном разговорном иврите слово "халеби" стало почти нарицательным. Когда тебе говорят: "Не спорь с ним, он типичный халеби" — это значит, что спорить не стоит. Халеби ни за что на свете не признает своей неправоты.

Сегодня мало кто вспоминает о том, что самой популярной мерой, проведенной большевиками, было предельное упрощение процедур браков и разводов. В течение недели можно было пару раз жениться. Это нововведение нравилось даже недобитым буржуям. Идеи утонченной красавицы Александры Коллонтай возвещали приход сексуальной революции.

Стихи еврейских поэтов, с их особым духовным настроем, порою печально-щемящей музыкой, переводила Анна Ахматова, Павел Антокольский, Владислав Ходасевич, Эдуард Багрицкий… Имя Ханоха Дашевского в «Пространстве перевода», серии книг московского издательства «Водолей», появилось сравнительно недавно, но сегодня он один из самых значительных современных переводчиков с иврита и идиша на русский язык.

— Нет, я не немец, — спокойно сказал Крапива. И гордо произнес: Я — еврей! Наступила абсолютная тишина.

У левых израильтян слово "палестинец" или аналогичное слово "поселенец" слетает с губ в течение первых от двадцати одной до тридцати четырех секунд вашей встречи. В этом Амос ничем не отличается от них. Он говорит о палестинцах, как будто они живут рядом, и он сталкивается с ними миллион раз за день. Но там, где живет Амос, говоря откровенно, живут люди, обладающие жирными банковскими счетами.

Особенно не понравилось партбоссам, что герои фильма рассказывали с экрана о дьявольских допросах и пытках в НКВД, об организации колхоза с помощью 12 вооруженных милиционеров, о тяжком труде сельских женщин, плохой системе образования, дискриминации и репрессиях в отношении «киргизских» немцев и чехов…

Не раз приходилось видеть, что самые шумные, самые крикливые русские патриоты — люди с не с русской родословной. Инородцы. Любопытный парадокс, не правда ли?

Заканчивается «эпопея» с «Бабьим Яром» чуть комично. К Евгению домой пришли два высоких широкоплечих парня. Смущаясь, объяснили: «Товарищ Евтушенко, узнав, что Вам угрожают за Ваш «Бабий Яр», общее собрание нашего института поручило нам охранять Вас». Как оказалось, парни эти не были знатоками поэзии, в чем честно признались, но… один был чемпион по боксу, другой — в национальной сборной по вольной борьбе…