Воспоминания

Семь лет, которые мой отец успел прожить в Израиле, были посвящены интенсивной работе над книгой о порочной политике советской власти по отношению к евреям. Также он находил время реагировать на все отрицательные стороны израильского общества, которые очень болезненно переживал.

Так же как музыкант пребывает в мире музыки, живописец — в мире цвета, так же и философ живет представлением о мироздании и себя в нем, исследованием связи между Творцом и Его творением — Бесконечным и конечным человеком. Сознание свободы воли и бессмертия души стали содержанием жизни поэта и мыслителя.

И.Б. Гутчин - военный инженер и ученый-кибернетик, ветеран Великой Отечественной войны. Он много лет дружил с Евгением Евтушенко. Последней музе Пастернака Ольге Всеволодовне Ивинской он помог написать и издать книжку ее воспоминаний. Он неоднократно встречался с Александром Галичем, дружил с математиком Е. С. Вентцель (она же писатель И. Грекова) и многими другими интересными людьми ХХ века. Некоторые воспоминания о своей жизни и об этих людях он описал в предлагаемой читателю книге.

Марк Новицкий. Хороший душевный парень. В известном дуэте конферансье «Миров и Новицкий» Миров играл роль учителя, человека старой закалки, ворчливого, любящего поучать. «Ученик» Новицкий — относился к своему наставнику иронически.

Уж какая доверительная дружба связывала ее с Марией Петровых и Арсением Тарковским, а на эту тему и с ними не говорилось. Хочется сказать и некому сказать. Еврейская тема, как камешек, всегда была на донышке бокала, и собралось тех камешков, пожалуй, на целый сборник.

старик Фрейд всё предусмотрел и лечение прошло успешно, только заячий хвост так и остался навеки в моей памяти рядом с образом отчима, по большому счёту ничего мне не давшего в жизни, кроме, разумеется, детских страхов, страданий, чувства одиночества и обиды за маму, вынужденную терпеть художества больного человека

В этом году Василию Аксенову исполнилось бы 85. К сожалению, он не дожил до этой даты. Но его творчество остается востребованным и память о нем не угасает. Те из друзей, кто остался верен его заветам, духу его творчества, его свободомыслию, все чаще, перефразируя название его замечательной повести, признаются: жаль, что его нет сейчас с нами! В связи со знаменательной аксеновской датой вниманию читателей предлагается еще один текст из его американского архива.

Пусть это и аббревиатура — но что-то опять-таки щёлкнуло, совпало, сомкнулось, таинственный механизм речи сработал, аббревиатура сменилась, как по волшебству, чуть ли не универсальным понятием, — и вот он налицо, знак времени, призыв к объединению — для моего поколения.

Ощущение юбилея заставляет "остановиться, оглянуться", понять, где ты находишься, в каком направлении движешься, оценить, достигнуты ли поставленные в начале цели...

26 июня 1942 г. огласили приговор по делу «подводников» и «па­рашютистов». 18 подсудимых во главе с Ц. Радойновым были приговорены к расстрелу и в тот же день казнены на Софийском гарнизонном стрельбище. Семерых приговорили к пожизненному заключению.

И тут я говорю угрожающе: «Этих женщин сейчас накор­мишь всем самым лучшим. Дашь им комнату с ванной, смену белья и одежды. Завтра проверю, сделал ли ты, что я тебе ска­зал. Если цыганки на тебя пожалуются, сгорит твой трактир си­ним пламенем». Бедняжки сияют, молодая блондиночка просто пожирает меня глазами.

Если кто не знает про 9 Ава по еврейскому календарю, то это день — хуже некуда. Даже самый нерадивый ученик самой светской израильской школы знает, что в этот день был разрушен Иерусалимский храм. И первый, и потом второй. Восемнадцать разных ужасных несчастий на протяжении веков случалось в этот день с еврейским народом.

Праздничный стол в Шавуот обязательно молочный. За несколько дней до праздника к отделам сыров уже не пробиться, а каждая хозяйка творит изыски в виде запеканок, блюд из лапши, творожных тортов и прочего. Вечером в гости друг к другу приезжают и бережно на вытянутых руках несут коробки, специальные формы с каким-то свежеиспеченным шедевром, столь хрупким и воздушным, что нельзя ни тряхнуть ненароком, ни наклонить, ни дунуть на него, ни посмотреть лишний раз.

Слушая их песни, простой московский (питерский, киевский, ташкентский, далее везде) еврей, лишенный, как это принято говорить, корней и традиций, вдруг и порой неожиданно для себя ощущал в самой глубине души какое-то неясное шевеление, какую-то смутную тоску по чему-то утраченному и неизмеримо дорогому…

Алику какое-то время было доступно в архивах практически всё, кроме листов с государственными тайнами. Последние, впрочем, охранялись весьма нерадиво: секретные листы были скреплены банальными скрепками. Алика — большого любителя государственных тайн — раздирало любопытство.