Воспоминания

" Я провёл свою юность по сумасшедшим домам, где меня не смогли разрубить пополам, не смогли задушить, уничтожить, а значит, мадам, я на мёртвой бумаге живые слова не продам. И не вылечит тень на горе, и не высветлит храм, на пергамент старушечьих щёк оплывает свеча. Я не верю цветам, продающим себя, ни на грамм, как не верят в пощаду холодные губы меча."

...Тут к нему подошла пожилая женщина и спросила: «Извините, вы тот самый Некрасов, который «В окопах Севастополя?» Я готов был провалиться сквозь землю! Как можно было так оплошать! Но Вика, едва улыбнувшись, сказал: «Да-да, в окопах Сталинграда, но и в Севастополе тоже были окопы…»

«На каждом шагу эти тихие ясные лики / Встречали меня на святой Вологодской земле: / О них намекали мне солнечно яркие блики / Под сводом Софии на площади в старом Кремле...»

«Всю ночь она плавала по морю на белом, блестящем на солнце паруснике, на палубе познакомилась с поэтом. Они сошли к нему в каюту, где она увидала на полу женскую шпильку и спросила игриво: “К вам часто ходят женщины?” “Часто”, — согласился поэт. Тогда она разделась, забралась на кровать и… проснулась...»

«Я вышел со своего двора в 9.55 по московскому времени 20 сентября 2015 года. Так показывали оба моих мобильных телефона. Почему у меня их два? Да потому, что при помощи одного я частенько разыскиваю другой. С удовольствием шагая по чистой асфальтовой дороге, наверное, от хорошей погоды и как бы разлитой в самом воздухе общей радости существования я чувствовал явный прилив сил. За минуту прикинул планы на весь день, а потом вернулся к своему сну — стал вспоминать нашу коммуналку…»

«Старшина протянул мне рубль, я надел шинель и пошел. Дневальный на тумбочке засыпал на ходу, ну то есть стоя, но чувство воинского долга и солдатская совесть не давали ему этого сделать. В последний момент, когда подгибались ноги в коленях, он вздрагивал, задирал башку вверх и зорко смотрел осоловелыми глазами на окружающую действительность. “Не спи — замерзнешь”, — бросил я ему на ходу. Он моргнул мне два раза обоими глазами и открыл было рот, чтобы что-то ответить, но я уже был на лестнице…»

«Как-то прогуливаясь по Тверскому бульвару со своей собакой по кличке Платон, я увидел на одной из скамеек прижатую камнем школьную тетрадку. Время было позднее. Я огляделся и, не обнаружив никого, кому бы она (тетрадка эта) могла принадлежать, взял её в руки, открыл и прочитал на первой странице три слова: “Как стать гением”. Пока Платон занимался своими делами у ближайшей урны, я решил присесть на скамейку, покурить и полистать найденное мной сокровище…»

«Будущее русской литературы, впрочем, как и всемирной, — ужасно! Чем дальше будет двигаться технический прогресс, завлекая людей в свои капканы, тем меньше будет желания читать книги...»

Матерей, признанных годными к работе, силой отрывали от детей. Прошедшие селекцию узники лагеря гибли из-за нечеловеческих условий труда, голода, холода, жестоких наказаний, эпидемий и медицинских экспериментов.

Много сил взяло найти местонахождение храмовой меноры, еще больше – «освободить» ее из вражеского плена, и совсем уж неподъемным оказалось доставить светильник в Иерусалим.

Охранники не дали нам войти в здание. Навстречу нам кинулась целая толпа милиционеров в валенках, и нас задержали. В сопровождении милиционера мы сидели в зале ожидания и ждали, пока придет сотрудник КГБ.

В течение долгих лет авторство слов «У самовара» приписывалось мэтру советского песенного творчества В. Лебедеву-Кумачу. В те послевоенные годы Фаина Марковна боялась даже заикнуться, не то чтобы вступить в борьбу за свои авторские права с этим поэтом, любимцем советских властей.

На демонстрациях в Румбуле стояла на равных с молодыми сионистами, требуя от властей увековечить память еврейских жертв, расстрелянных в этих лесах.

А мы еще ничего не понимаем. И офицеры из политотдела, видать, тоже не понимают. И тут как вывалится из полковника: — Кто разрешил икону в офицерской землянке?

И мы – случайная, организовавшаяся на одно лето, компания из десятка мальчишек, не отвергая, но и не считая своим, назначили Мотла на роль аутсайдера, использовали его, унижая не нарочно, но легко, бездумно и походя. О детской жестокости написано много.