Воспоминания

Эмиль основал первую в мире компанию грамзаписи Gramophone Company и даже придумал её эмблему – собаку у раструба: «Голос Хозяина». Дед, кстати, чудно играл на рояле, этому его мать научила ещё в Ганновере. Он вдобавок и композитором был, писал музыку, которая была в те годы довольно популярна.

Если принять выведенную выше цифру, что число евреев составляло 6%, то к концу обороны их было порядка 8000 человек. Эвакуированы были единицы, лишь очень немногие, попав в плен, смогли скрыть национальность и остаться в живых, почти все так и лежат в севастопольской земле безымянными героями второй обороны.

А как рассказать о тяжелейших страданиях, выпавших на долю самого Бориса Рахлина? Как передать ту боль, которая на грани между жизнью и смертью, если сам её не испытал, если сам не прошёл через этот ад? Никакого воображения не хватит, любые невыстраданные слова будут фальшивыми. Он чудом выжил, говорим мы в таких случаях, и по-разному объясняем это чудо.

Я пришла к выводу, что именно слово «иудаизм» выходцы из России воспринимают особенно тяжело. Оно для них звучит таким ветхим, отжившим, почти «крамольным». До сих пор не могу забыть характерный эпизод: одна из жительниц хостеля, услышав, что ее приглашают на урок, невольно скривилась, в недоумении переспросив: «Меня, на урок иудаизма?» – и сильно «припадая» на букву «р», прокартавила: «А что я там потеряла?»

Наша сила и гордость – армия. Ты невольно думаешь об этом, оказавшись на присяге солдат – первом шаге, который делает молодой человек, становясь защитником своей страны. И к твоему чувству гордости прибавляется и чувство тревоги. И молитва в сердце, чтобы благополучно вернулся домой. Твой ли, чужой…

Решение было принято в тот же вечер, и на следующее утро папа подал просьбу об увольнении по собственному желанию. С заводской квартиры быстро съехали. Родители сняли комнату в какой-то многолюдной подвальной квартире около Курского вокзала. Папа нашел работу в захудалой стройремконторе, где и пересидел годы арестов.

Для людей с высшим образованием, в особенности для ученых и инженеров, получение выездной визы связано было с величайшими трудностями. Те, кто, подав заявление о выезде, получали отказ, стали называться "отказниками". Эти отказники и составляли инфраструктуру, на которой строилась деятельность еврейского национального движения в Советском Союзе.

Университеты взяли на себя роль средневековых монастырей, задававших тон и градус духовной жизни. С монастырских времен изменилось многое, неизменным осталось одно: бесконечная пропасть, разделяющая насельников кампусов и остальной мир. В последние годы, благодаря смартфонам, пропасть, очевидно, углубляется: простой человек определенно разучился писать и говорить.

В зловещем декабре 1934 года, через три недели после убийства Кирова, на экраны выходят «Веселые ребята», первая кинокомедия Александрова с музыкой И. Дунаевского на слова В. Лебедева-Кумача и с женой режиссера, Любовью Орловой, в главной роли. Страна, как по мановению дирижерской палочки, подхватила марш «Легко на сердце от песни веселой» и лирическую «Сердце, тебе не хочется покоя».

Началось все с того, что нас не встретили в аэропорту. А рейс был вечерний. Скорее всего, добрались мы до гостиницы на такси. Мороз был страшный, градусов 30. И вот, когда мы, наконец, нашли нашу гостиницу и бросились с чемоданами к дверям, оказалось, что двери эти закрыты!

В стране Лагранжа и Пуанкаре, не очень привечающей иностранцев, особенно еврейского происхождения, он сделал достойную – более, чем впечатляющую научную карьеру – был директором исследований в CNRS (Centre national de la recherche scientifique) – французском Национальном центре научных исследований – самом крупном научном центре в Европе.

В клубах и волокнах слоистого, тягучего, поглощающего звуки и тени, тумана, в выплесках тусклого, словно теснимого кем-то невидимым в сторону, на обочину, но упорного, стойкого света, брезжущего сквозь темень, брызжущего сквозь ливень, страждущего, но всё же реющего сквозь снег, – вроде бы, поглядим-ка повнимательнее, высокая, ежели не сказать, по привычке давнишней, – длинная, неузнанная фигура идущего человека.

Наше плавание продолжалось два месяца, поэтому одни и те же знакомые пароходы проплывали мимо нас не один раз. Когда такой пароход брал нас на абордаж, к нашим услугам были салоны и рестораны первого класса, где мы питались и отдыхали в обстановке, прямо-таки — роскошной – кожаные диваны и кресла, ковры, хрусталь, люстры, зеркала, шёлковые занавески и абажуры, пианино и рояли. А когда нас вели на буксире или в караване барж, то женщины (актрисы и жёны актёров) готовили еду в нашем камбузе.

Я могу считать себя человеком счастливым. Во-первых, потому что родился поздновато, в том смысле, что не подпадал под репрессии тридцатых годов по возрасту. Во-вторых, потому что уцелел в годы войны в числе тех трех процентов, – в отличие от моих ровесников 1925 г.р., которые ушли на фронт и не возвратились.

"В возрасте с 12 до 15 лет в гетто и в Освенциме я писал стихи, заучивал их наизусть. Это, во многом, помогало мне сохранить человеческий облик. Сразу после уничтожения в СССР еврейской культуры и ее выдающихся представителей, я перевёл те свои детские стихи с идиш на русский".