Воспоминания

Может быть, читатель заметил, что почти всё ныне цитируемое в интернете, написано Евтушенко до перестройки. Он был чисто русским писателем, ему необходимы были страдания и преследования, и самым тяжёлым для него оказалось испытание благополучием и признанием.

И в наши, нынешние дни СМОГ, почему-то в числе диссидентских групп, а не как литературное движение, изучают, уже – изучают, – что же, к этому, в общем-то, всё ведь и шло! – на занятиях по новейшей истории в школах, лицеях, колледжах и в институтах, то есть в средних и в высших учебных заведениях, – и подростки, и молодёжь, – причём, что и забавно и грустно, и досадно, и возмутительно, – сами преподаватели – ровным счётом никакого понятия не имеют – о сущности явления.

На подъёме к Авлабару – жуткая пробка. В чём дело – авария? Собственно, и без аварий улицы абсолютно не приспособлены для такого количества машин, все тормозят друг друга. И потом – какие контрасты! Такое впечатление, что жизнь идёт куда-то вбок. Народ голодает, а число машин катастрофически растёт.

Долгие века истории сглаживают случайности вроде войн и природных катаклизмов. Ясно, что за удивительной стойкостью неравной развитости народов — «что-то есть». Каверзное «нечто», избегаемое ныне в публичных разговорах, упорно не даёт осуществиться ожидаемому «всеобщему» движению «вперёд».

Евреи называли это кладбище на местном диалекте идиш «бэс-эйлэм» («обитель мира», «дом вечности»), «эйлык-орт» («святое место») или просто «фэлд» («поле»), а украинцы – «окіп», «окопище». Последние названия связаны с традицией окапывать кладбища рвом или канавой, что хорошо заметно со стороны улицы Коростенской.

Уже больше месяца Корчак мотается по Палестине. Это его вторая поездка на Святую Землю. Нет, надо быть честнее перед собой – не на Святую Землю, а в Эрец Исраэль. Немало выпускников его Дома и бывших “бурсистов” покинули Польшу, чтобы начать здесь новую жизнь в полном смысле слова с нуля. Они присылали письма, звали приехать. Корчак смотрел на энтузиастов скептически.

В 1949 г., когда в стране начался антисемитский шабаш, маму уволили из Университета. Она устроилась на кафедру иностранных языков железнодорожного института, ЛИИЖТа, но на почасовую оплату. Каждый год в конце мая её увольняли, а с 1-го сентября принимали снова. Я бывал доволен – все летние месяцы мама была свободна, а то, что зарплаты она не получала, я не понимал. И только в 1963 г, когда не стало папы, её пожалели и приняли в штат.

Т.к. дедушка по специальности был машиностроитель, они решили уехать в Нижний Новгород, где в то время строился гигантский мост через Волгу и требовались инженеры. Дедушка уехал немного раньше, а бабушка вслед за ним, в поезде её обокрали – унесли 2 чемодана с остатками парижских туалетов… Так Лёвушка потерял всё во второй раз.

«Вот это сейчас опаснее всего — клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение многих лет из всех “демократических” рупоров. Думаете, с него всё как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нём воодушевлению, воле, сплочённости, если только и знают, что обирают его и физически, и морально… Так что осторожнее с обвинениями народу — они могут звучать не по адресу...»

«Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу...Мой наивный интернационализм слетел в советской армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу.

Общество “Союз Молодежи” мы знаем плохо. Что уж говорить о книге – нет о нем даже статьи. Деятельность этого “общества художников” явно не занимает исследователей. Если его и вспоминают в общих трудах, посвященных русской живописи начала 20-го века, то обычно по поводу каких-либо нюансов и деталей художественной жизни Петербурга, а потому наспех.

Но как раз здесь, на этой доминирующей, существенно преобладающей части территории страны – если отбросить многие совершенно неосвоенные и незаселённые пространства Севера и Востока – очень редко и с больши́м трудом удаётся хотя бы иногда поесть по-человечески и вовремя (а как без этого путешествовать неделями и быть в нормальной форме?); но вот выпивки и мест пьянки и разгула – этого даже здесь хватает, даже в некоторых «мусульманских» регионах России.

Когда наше издательство готовило к сорокалетию советской власти серию брошюр о союзных республиках, то написали одну общую главу и включили её в каждую из 15 книжек, подставив только географические названия. Большей насмешки над географией нельзя было придумать! И в дальнейшем попадалось мне немало книг, похожих на заполненные анкеты.

Мне приходилось сталкиваться с великим множеством разного рода начальников, начиная с высоких эшелонов власти (Комитет по делам искусств, Министерство культуры) и кончая довольно мелкой сошкой, но всех их роднили следующие качества: они или не имели ни малейшего отношения к культуре или являлись кое-как обученными бездарностями.

В каком-то захудалом ведомственном издательстве дали маху — вывесили на улице объявление: требуется секретарь-машинистка производственного отдела. Через неделю перед кадровиком высилась пачка поразительных анкет: на место секретаря, к тому же машинистки, к тому же производственного отдела, претендовали филологи, историки, философы, экономисты, все, правда, с одним изъяном.