Воспоминания

1937 год был годом распада моральных устоев измученного народа. Всплыла мерзкая накипь низменных страстей. Каждый, кто хотел выдвинуться, превзойти, должен был клеветать, оговаривать другого. Люди массами изымались и уничтожались. Мы знали об этом от поступивших в лагерь пополнений.

Люди полагают, что ученый идет за свободно развертывающейся мыслью и получают желаемый научный результат. Это, по крайней мере, не всегда, так. Часто начинают с конца. Так было с дифференциальным и интегральным исчислением.

Ученица Ивана Тургенева, Рашель, с ее ярким общественным темпераментом, светскостью, независимостью суждений, была приметной фигурой в кругу московской интеллигенции. Американский литературовед Амелия Гейзер говорит о ее высоком литературном авторитете, сравнимом тогда разве что с такими корифеями как Владимир Соловьев, Леонид Андреев, Максим Горький.

В маленькой комнатке Юрия Карловича – книжный шкаф, письменный стол, тахта. Телевизор – одной из новейших марок: «Рубин». Над ним – репродукция Рафаэля. Это сочетание – «Рубин» и Рафаэль, Данте, а еще портрет Маяковского (он даже их сравнивал) – его мир, где все самое лучшее, самое совершенное. Такое было впечатление.

С динамовцами полетел единственный тогда спортивный комментатор Вадим Синявский - обладатель хрипловатого тенора, благодаря которому он умел каким-то образом достигать эффекта присутствия зрителей на стадионе. Много потом было футбольных радио- и телекомментаторов, а такого поразительного в своем искусстве, как Вадим Синявский, убежден, не было никогда.

Было в характере Александра Михайловича Заездного что-то от его фамилии – неумолимое стремление вперед и вперед, непрерывное состязание с обстоятельствами и временем, вечная гонка. Он все время придумывал что-то новое. Сейчас от инженеров-разработчиков только и слышишь – алгоритм, алгоритм... А ведь до Заездного радиоинженеры, да и ученые в области радио и связи, просто не знали этого слова.

И Довлатов, придя в себя, конечно же, не удержался — и стал рассказывать байки свои. Как их назвать? Застольные истории? Ну, пусть и так. В данном случае — говорил он о Бродском, недавно покинувшем Питер и укатившем на Запад.

Володя работал в ЦК КПСС референтом по Корее в отделе соц. стран, возглавляемым Андроповым с лета 1957 года. Став секретарем ЦК в 1965 году и оставаясь заведующим отделом, Андропов получил еще одного помощника, кроме Владимира Крючкова, который у него был до этого. Андропов предложил должность помощника по отделу Володе.

Если говорить о качествах Г. Аскарьяна как ученого, то, по-видимому, главное его качество заключалось в том, что он, как говорят, видел физические эффекты там, где их никто кроме него не видел. Для него физика была единым организмом, он не признавал перегородок между механикой, акустикой, оптикой, физикой элементарных частиц, электродинамикой и другими разделами физической науки.

Пушкинистские работы Ахматовой Якобсон расценивал по гамбургскому счету. Считал, что, полностью сохранив научность мышления, обязательную для исследователя, она с великолепной непринужденностью перешла грань, отделяющую литературоведение от литературы. Так возникла ахматовская проза, уникальная, как ее стихи, со скользящей ахматовской иронией, с победительным ритмом, величественным лаконизмом, обжигающей пристрастностью.

В начале 50-х прокатилась по министерствам, и не только по ним волна арестов. Отца взяли прямо с работы. Причины тогда никто не объяснял. Брали за хищения, шпионаж и просто так. Уже было постановление Политбюро «О мерах по устранению недостатков в деле подбора и воспитания кадров в связи с крупными ошибками, вскрытыми в работе с кадрами в министерстве автомобильной и тракторной промышленности».

История, как объективное отражение жизни семьи, колена, рода, становится инструментом политических манипуляций и начинает влиять через подражание на саму жизнь. Это порождает «великие концепции», которые одна за другой оборачиваются катастрофами. Потому и говорят, что История ничему не учит.